Август был на исходе. Летние ночи по-прежнему радовали теплом, но к утру становилось прохладно. Небольшой табор готовился ко сну. Время было поздним, почти три часа ночи, и дети уже спали. Кое-где слышались разговоры сидящих у костров людей, но и они уже заканчивали свои ночные беседы. И только возле одного из костров, где сидело двое молодых цыган, едва слышно звучала гитара и вспыхивали, словно угли, резкие гортанные слова.
— Ты, мурэ, как хочешь думай, — отчаянно жестикулируя, произнес Тари, высокий чернокудрый цыган, — а я тебе вот что скажу: Савва прав. И я бы вернул его обратно в табор. Что он, зла нам хочет? Не можем мы отстраняться от всех, должны наконец выйти к остальным. Не дикари же?! А ты что скажешь?
Его собеседник, тихонько перебиравший гитарные струны, на фоне постоянно вспыхивавшего Тари выглядел абсолютно спокойным.
— Не надо нам ни к кому выходить, — чуть помедлив, ответил Вася, — не примут нас. Как были чужаками, так и останемся. По правде сказать, морэ[2], не нравятся мне законы гаджё, много в них лжи. Слова они говорят правильные, а делают все наоборот. Чем больше говорят, тем меньше я им верю.
— Я хочу спросить, — горячился Тари, — чем они обидели тебя, эти самые гаджё?
— А я с ними дел не имел, — все так же спокойно отвечал Вася, — но вот не верю им, и все, что хочешь со мной делай, не верю!
— Что ж нам вечно скитаться, что ли?
— Зачем скитаться? Если надоело ходить по земле, можно и осесть, но только чтобы одни цыгане рядом были и никаких чужаков.
Подошедший к костру Михай услышал только последние слова: «никаких чужаков».
— Можно посидеть с вами, ромалэ? спросил Михай. Он знал, что молодые цыгане никогда не ответят отказом, однако закон требовал именно такого обращения.
— Всегда рады тебе, Михай, — ответили оба парня.
— О чем спор у вас? — спросил Михай. — О чем так громко беседуете?
— Рассуди нас, дадо[3], — сказал Тари, — я говорю, что пора перестать считать гаджё за врагов и относиться к ним по-другому: если человек враждебен, значит с ним надо поступать как с врагом, но, если он не несет зла, зачем же от него отстраняться?
Михай на мгновение задумался.
— Земля с каждым днем все меньше, ромалэ, — сказал он, — мир надвигается на нас, становится зримым, и мы можем его хорошо рассмотреть. Чужаки, конечно, разные и не все несут беду. Чаще всего беду несет то, чего не знаешь. Если же у тебя хорошее зрение, то всегда можно увидеть, кто перед тобой!
— Это так, — сказал Вася, — ты хорошо говоришь, дадо.
