и черт знает чем бы занимался.
Кэл говорит,
что поживет со мной, пока я не поступлю
в универ,
а потом уедет в Колорадо.
Он любит снег.
Ясмин ложится на кровать Джона и что-то
напевает,
Типпи изучает его коллекцию DVD,
а я наблюдаю, как Джон
роется в груде мятого белья,
и жалею,
что не могу набраться храбрости и сказать,
как это ужасно –
что мать его бросила,
что он такого не заслужил
и
что
бросить
такого
сына –
самый глупый поступок
на свете.
На десятый день рождения
мама подарила мне
серебряную подвеску: кроличью лапку.
С тех пор я ношу ее, не снимая:
слежу, чтобы каждый день
талисман висел у меня на груди.
– А это что? – спрашивает Джон,
крутя подвеску в руках.
Его руки пахнут мылом.
– Талисман, – говорю.
Он подозрительно щурится
и садится поближе.
Типпи и Ясмин нас не слушают.
Они изучают меню пиццерии
и выбирают начинку.
– Ты чего, правда веришь в эту фигню?
Я опускаю глаза
и вдруг чувствую себя ребенком.
– Не знаю, – говорю, –
но вреда не будет, так?
– Не знаю, – тянет Джон,
отпуская кроличью лапку. –
Правда не знаю.
Джон везет нас домой
на машине Кэла,
и мне приходится очень постараться,
чтобы не дуться на Типпи
за то, что она – слева
и может сидеть рядом с Джоном целых
пятнадцать минут.
Папа лежит на диване
один в темноте.
– Уже очень поздно, – он говорит.
– Извини, – отвечаем мы хором
и делаем шаг навстречу.
– Я волновался, – он говорит.
Темнота становится легче.
– Что ж, вы дома, – он говорит. –
Спокойной ночи.
И, не сказав больше ни слова,
уходит спать.
Типпи вертится
в постели,
потом достает телефон,
и свет дисплея освещает ее лицо.
– О чем думаешь? – спрашиваю
и замираю
в ожидании
неизвестно чего.
Она поворачивает голову
ко мне
и смотрит точно таким же печальным
взглядом,
как у меня.
– Ох, Грейс, – выдыхает.
Она моргает
моими глазами
и закусывает
мои губы.
Мы так похожи,
что порой
я испытываю к ней отвращение.
Мне надоело
каждый день,
каждую минуту
смотреться в зеркало.
– Мы можем учиться в школе, – говорит
она. –
И работать, и водить машину, и плавать,
и ходить в походы.
Я отправлюсь за тобой хоть на край света,
Грейси.
Я готова на что угодно. Вот правда.
Понимаешь?
– Да, – говорю.
– Но нам нельзя влюбляться. Ты поняла?
– Да, – шепчу.
Только
поздно она
спохватилась.
Сиамские близнецы,
которые первыми получили это название,
Чанг и Энг,
Левый и Правый
(я называю их братья Банкеры)
срослись в области грудной клетки:
их соединял толстый хрящ.
Для таких фриков, как мы,
они – пример для подражания.
Да, тоже уроды,
