— Хорошо придумал. Станет тебя жена кормить, как же, раскатал губу сковородником. Вспомни, как мать-волчица командует… думаешь у людей иначе?
— Должен же я после всех тутошних мук хоть немножко отдохнуть.
— После сегодняшнего тебе не отдых положен, с тебя шкуру содрать мало.
— Чья бы корова мычала. Ты сегодня двоих убил.
— И я не лучше. Наши шкуры на соседних распялках висеть будут.
— Чего ж тогда к охотникам под пулю не идёшь?
— Жить хочется. И умереть хочу человеком, а не зверем.
— Мудришь ты. Это мне жить хочется, а ты, вон, на лося бросался, словно смерти искал.
— Потому и бросался, чтобы хоть волки меня уважали. А ты, в каком обличии не взгляни, останешься Серунем.
— Меня Серёгой звали, — обижено произнёс Серунь. — Я это точно помню. А ты помнишь, как тебя прежде звали?
— Харченко.
— Разве бывает такое имя?
— Бывает, — кратко произнёс Хар.
Разговор иссяк. Серунь уснул, а у Хара сна ни в одном глазу.
Волки вообще спят в полглаза, никогда не засыпая крепко, но и не просыпаясь окончательно. Даже в горло лосю Хар вцеплялся словно во сне. И людей грыз то ли в реальности, то ли привиделось это в сонном кошмаре. Зато как удобно оправдываться, хоть бы перед самим собой! Мол, спал и знать ничего не знаю.
Откуда люди прознали, как спят волки? Ведь не с неба упали выражения: «Спать в полглаза» и «Сна ни вы одном глазу». И детей усыпляют, приговаривая: «Спи глазок, спи другой». Значит, и мы когда-то были такими же, пока не зачлось нам убийство ближних. А кое-кто и ныне убивает словно во сне и полагает в своей дремоте, что жизнь его зачётна.
Благодатное беспамятство окутывало Хаара. Вроде и не спит, но никак не может осознать самого себя. Неужто это он убивал? — да не было такого! Когда-то был человеком, да, кажется, был… Ходил на двух ногах, что-то делал, разговаривал громко. И с ним разговаривали… не вспомнить, о чём.
— Харченко, что у нас на третьем участке?
Какой ещё участок, и что там может быть? И, вообще, есть ли такое имя — Харченко? Раз его так называли, то, наверное, есть.
А вот дремлющая память вынесла воспоминание яркое и несомненное: утро, лёгкий туман над водой, особый запах, какой царит только над заболоченными лесными озёрами. Алый поплавок спит на поверхности воды. Поплавок дрогнул — подсечка, и серебристая рыбка летит мимо рук. Точно, это было, но неужели это всё? Неужто больше никакой жизни не досталось на его долю?
— Харченко, что там у тебя? Совсем мышей не ловишь.
