— Сукин сын! — выругался Зелек и выпустил короткую очередь из автомата.
Беглец замер и медленно осел на песок. Когда они подбежали — на песке лежал молодой немецкий солдат, он смотрел на них полными ужаса глазами и стонал, держась руками за живот. Рядом валялся узелок.
— Он еще жив. Беги за Тылютким!
Родак опустился на колени. Раненый был еще в сознании. Он расстегнул на нем туго затянутый ремень и снял кобуру с «парабеллумом».
— Штейн? — спросил коротко.
— Ja, Herbert Stein[11], — прошептал раненый и заплакал, увидев, что между пальцами, прижатыми к животу, сочится кровь…
Было пасмурно, дул холодный ветер, и второй день подряд без перерыва лил дождь. Родак только что вернулся со своим взводом с задания. В поисках немецких мародеров они прочесывали окрестные перелески, заброшенные здания и бункеры. Кроме большого количества разнообразного оружия и боеприпасов, которых все еще валялось повсюду несметное количество, они никого не нашли. Продрогший и промокший до нитки Родак снял мундир, скинул сорочку, вытерся полотенцем, заметив в окне Гожелю, окликнул его. И увидел, как старый Штейн с непокрытой, несмотря на дождь, головой вел под уздцы лошадь, запряженную в телегу. На телеге — гроб. Рядом, держась за телегу, едва переступая ногами, брела в траурном платье фрау Штейн. Песчаная дорога, ведущая на пригорок к евангелическому кладбищу, была пустынна. Они стояли с Гожелей молча и смотрели, пока эта необычная похоронная процессия не скрылась за живой изгородью парка… Молодой Герберт Штейн умер в ту же ночь. А перед смертью, поддавшись уговорам отца, рассказал майору Таманскому, что на старой мельнице вблизи Черного леса ждут его возвращения четыре человека. На рассвете Родак получил приказ провести немедленно операцию.
— Только помните, старший сержант, все должно обойтись без потерь. Окружите мельницу и предложите немцам сложить оружие. Ну, а если будут пытаться прорваться, тогда…
— Слушаюсь, товарищ майор!
Майор пожал ему руку и, прощаясь, направился к двери. От умирающего сына, лежащего на топчане в перевязочной, поднялся с колен старый садовник и обратился к Таманскому:
— Herr Major!
Таманский остановился, держась за ручку двери.
— Господин майор, я знаю, я понимаю, что мы с женой нарушили закон, потому как не сообщили вашим солдатам, что наш мальчик появился в доме. Это было для нас потрясение, ведь мы были уверены, что наш маленький Герберт погиб, как и его старший брат Рудольф, убитый под Сталинградом. Когда, наконец, прошел первый порыв радости, я спросил сына, как и откуда он взялся. Но ничего конкретного он мне не сказал. Был страшно грязный, худой и голодный. Господин майор, поймите нас, ведь это был наш сын!
