Эва и Клара сидели в кабине. Дубецкий откинул борт грузовика и стоял вместе с Родаком наготове, чтобы принять Яцыну, которому помогал санитар. Он первым сообразил, что в овине что-то происходит.
— Кто-то выстрелил или мне показалось? — крикнул он, поддерживая обессилевшего Яцыну.
— Где?
— В овине, вроде бы…
Они повернули головы в ту сторону, и тогда уже все услышали несколько приглушенные, но отчетливо слышимые короткие автоматные очереди. Нельзя было терять ни минуты. Они быстро стащили Яцыну с кузова и уложили на плащ-палатку под машиной. Тылюткий остался охранять раненого и автомашину. А Родак с Дубецким помчались в сторону овина, но тут вдруг через калитку в воротах выбежали — один за другим — двое штатских, отстреливаясь на бегу из автоматов. Родак нажал на спусковой крючок. Короткая очередь с расстояния в несколько метров свалила на землю одного из бегущих. Другой кувырнулся, но тут же вскочил и скрылся за овином. Дубецкий устремился за ним вдогонку. Родак, держа ворота под прицелом, крикнул:
— Фелек! Браун!
— Здесь я. Не стреляй, выхожу!
Родак узнал голос Брауна, а через минуту и он сам показался в дверях.
— Цел? Что с Фелеком?
— Да все в порядке. А где фрицы?
— Одного уложил, а за другим побежал Дубецкий. И ты давай туда.
Родак вошел в овин.
— Фелек?
— Сейчас, одну минуту, а то этот боров никак не может выбраться из своего логова. Ну, фриц, битте, битте, чертов бандит. Исцарапал меня, как баба. Ну, шевелись, а то как врежу…
В углу гумна Родак увидел неподвижно лежащую фигуру. Он не стал дожидаться, пока Фелек управится с пленным, выбежал во двор, чтобы посмотреть, что с Яцыной и девчатами. Спустя некоторое время вернулись Браун и Дубецкий, ведя скорчившегося, стонущего мужчину. Дубецкий прихрамывал.
Гроза как неожиданно началась, так неожиданно и кончилась.
Из-за туч выглянуло солнце. Все молча занимались каждый своим делом. Им самим не хотелось верить, что еще минуту назад под проливным ливнем, под гром и молнии они выдержали здесь ожесточенную, кровавую схватку с врагом. У Родака мелькнула мысль, что и он мог бы лежать у стены овина, как эти двое немцев. Тот, с которого все началось, рыжеватый парень — просто поразительно, как щупленький Фелек сумел справиться с ним, — копал могилу для своих «камрадов». Сержант Тылюткий перевязывал раненых. Яцына чувствовал себя хуже, у него поднялась температура, временами он терял сознание. Тяжелым было и состояние немца — рана в паху не сулила ничего хорошего. Дубецкому пуля прошила насквозь правое бедро. Как выяснилось, они напоролись в овине на четверых эсэсовцев, которые, переодевшись в гражданскую одежду, но вооруженные, намеревались пробиться на запад. Они отстали от довольно многочисленной группы бродивших по Черному лесу и его окрестностям и готовых на все эсэсовцев. Это была важная информация для командира батальона, и Родак ломал себе голову, как поскорее передать ее в часть. В батальон — до которого было ближе, чем до госпиталя, — он вернуться не мог из-за Яцыны. Тогда он решил как можно скорее ехать вперед, надеясь по пути встретить какую-нибудь польскую или советскую часть. Тылюткий с Брауном уложили Яцыну на свежую солому. Рядом с ним сел Дубецкий, который до последнего упорствовал, хотел сам вести машину. Но нога кровоточила и все больше опухала. Раненый немец лежал с закрытыми глазами и постанывал. Родак подошел к Гожеле.
