— Ребята, подождите немного, я позову Галю…
Галей оказалась как раз та девушка с книгой на коленях.
— Это тот поляк, Галя, о котором я тебе говорила, — Наташа представила Сташека.
Ладонь у Гали была тонкая, с длинными пальцами, нежная и холодная. Оказалось, что она окончила десятилетку, после каникул собиралась ехать в город, поступать в институт, а сейчас работала в яслях. Она очень нравилась Сташеку, но он как-то терялся в ее присутствии, причем с каждой новой встречей все больше. Она любила поэзию, много читала, но сама того не желая, своими рассуждениями, спорами, вопросами ставила Сташека в тупик. Тогда, во время этих бесед и прогулок с Галей, понял, как мало он еще знает мир, что почти ничего существенного до сих пор не прочитал. Галя давала ему книги, вытаскивала на каждый сеанс кинопередвижки, декламировала свои любимые стихи, которых знала на память несметное количество. Если он и мог чем-то понравиться этой девушке, то, наверное, только тем, что был ловкий и гибкий как канатоходец, что собирал для нее кедровые орехи, переплывал вплавь бушевавшую от летнего дождя широкую и стремительную Кедровку, скакал на необъезженных лошадях и рассказывал о Польше. Наверное, этими рассказами он больше всего и покорил ее, ведь Галя оказалась не только терпеливой, но и очень пытливой слушательницей. Когда у него выдавалась свободная минута, он всегда бежал к ней, скучал без нее. Но ни разу не решился поцеловать. Галя поцеловала его сама. Когда после каникул она собралась уезжать, он в последний вечер проводил ее до самой калитки. Они долго разговаривали. Не знали, встретятся ли еще когда-нибудь.
— Желаю тебе, Стась, поскорее вернуться в свою Польшу.
— А я тебе счастья, Галя. Спасибо тебе за все. Жаль, что, наверное, уже больше не увидимся. А мне так бы хотелось…
— Прощай, Стась.
Галя неожиданно обняла его за шею и крепко-крепко поцеловала в губы…
И была Дарья… Все произошло совсем случайно и неожиданно просто. Дарья была трактористкой. Обрабатывала совхозные поля на мощном гусеничном «челябинце». Вечно перемазанная, в толстом платке на голове, в промасленной телогрейке и ватных брюках, она курила папиросы и ругалась охрипшим голосом, словно боцман на судне. Статная, с удивительно красивым лицом, Дарья, молодая бездетная солдатка, среди местных баб пользовалась самой дурной репутацией. Не было в совхозе мужика, которого бы бабы не видели у Дарьи под периной. По правде говоря, мужиков этих было — кот наплакал, но несколько все же имелось, правда, в большинстве своем инвалиды войны. На самом же деле, никто никогда Дарью ни с кем не видел. Впрочем, как она сама не раз говорила, плевать она хотела на эти злобные бабьи наговоры. А может, они завидовали ее невозмутимости и неподдельной жизнерадостности? Ее горделивой осанке, ее веселому пению, ее самозабвенной пляске? Так уж как-то получалось, за что бы Дарья ни бралась, все делала с вдохновением.
