— Не спится, с-сука… — перевернулся он на спину и уставился в потолок. — Как на иглах.
Точно ведь. Вот так я себя и ощущал — будто со спины кто постоянно подталкивал. Тревога была неявной, скреблась еле слышно слишком осторожной мышью, где-то под отделкой или под половицами, или…
— Что-то будет, — Виктор резко сел. И вдруг глаза его расширились: — Мать его, да это же… ритуал?!
Мир собрался в точку, в крошечную былинку в бескрайнем пустом космосе. Схлопнулись даже мысли, даже чувства, и единственное, что ещё напоминало мне о себе самом, была задорно-издевательская песенка…
“Он лихой, разудалой
Понесётся вслед за мной.
Он единственный такой,
Кто покончит враз с Игрой”.
Тонкий писк вытягивался и выкручивался, оборачиваясь гулким звоном. Дребезжащей от натяжения леской он волок меня обратно в границы собственного разума, как ту рыбину из озёрных пучин — в садок.
Оглушённый, я раскрыл рот и замотал головой, сидя на полу. Что это?.. Какое-то онемение обрушилось на меня и спеленало, ненадолго вынув из собственного тела. Виктора нигде не было. Зато была вода. Много мутной жижи, что втекала через трещину в стене на высоте где-то одного метра от пола. В разбитое окно хлестал косой ливень, ветер набрасывал тонюсенькие занавески на невесть как оказавшийся внутри номера обломок пальмы и остервенело рвал.
Снаружи бушевал тайфун.
В коридоре не было ни души. Спотыкаясь, я поплёлся к выходу, но лестница на первый этаж оказалась затоплена грязной водой, в которой плавал всевозможный пластик. Почему нет оповещения? Где сирена? Где паника? Где вообще хоть что-то, твою мать?!.
Я пошёл по обезлюдевшим пролётам лестницы наверх, на крышу. Внешний мир рябил, как вот-вот готовая сгинуть телевизионная картинка, а сущности внутри наоборот, выглядели реальными и чёткими, как никогда. Иногда я налетал на что-то незримое, слышал чьи-то приглушённые возгласы, но слов разобрать не мог. Будто бы все люди разом сделались немыми невидимками.
Дверь на крышу распахнулась, и я остолбенел.
— Не… используй… таланты… — Виктор явно не ожидал увидеть меня здесь. Бешеные глаза его блестели, остервенелый ветер рвал его крик, швыряя в меня омшётками слов. Он держался за толстенную мачту антенны обеими руками, весь мокрый и сутулый, его мотало и трепало, как сошедшего с ума пиратского боцмана на носу корабля, зажатого между Сциллой и Харибдой.
Я не думал ничего использовать. Я и дышать-то забыл.
Солнечная Паттайя обернулась сточной канавой: мутные потоки несли окурки обломанных ветром пальм, а высотки отелей теперь были лишь торчащими кусками вздыбленной течением брусчатки, меж которых рождались пенистые водовороты. Серое сморщенное небо стало похоже не поражённую бубонной чумой кожу, из её вздутых струпьев книзу устремлялись гнутые иглы смерчей.
