Забава снова вздохнула и пошла за плащом, лежавшим поверх одного из сундуков.
Лица у людей в крепости оказались на диво спокойными. Вроде как и не случилось ничего. Забава пробежалась до навесов с драккарами и обратно, прогулялась в сторону кухни. После чего вернулась в опочивальню, ждать Харальда.
Тот и впрямь вскоре пришел. Принес две миски с едой, баклагу с элем, прижатую к боку локтем. Глянул на Неждану, распорядился:
— Иди на кухню, поешь. Если вернешься слишком рано, подождешь в проходе, пока я не выйду…
На кухне Неждане выдали миску похлебки с ячменем и рыбой, а к ней два хлебца. Она пристроилась в углу, стараясь занимать как можно меньше места, чтобы не выгнали.
Конечно, можно было пойти в рабский дом, сейчас стоявший почти пустым. Но Неждане хотелось послушать, о чем болтают на кухне. Дверь тут постоянно хлопала — рабыни забегали за едой, получали пузатые горшки, в которых плескалась похлебка, налитая сразу на несколько человек. Уносили их в прядильню, в ткацкую, в коровник…
Неждана, вжавшись в угол, черпала гущу из миски, стараясь делать не стучать неглубокой ложкой по дну.
Работавшие на кухне бабы разговаривали с прибегавшими рабынями. И чесали языками между собой — кто на чистом нартвегском наречии, кто на ломаном.
Почти все разговоры были о случившемся ночью. Что человека, убитого в крепости, звали Хольгреном. Что умер он непонятно, тело переломано, словно со скалы упал. Однако нашли его во дворе, где скал нет…
А всем мужикам ярл запретил ночью выходить во двор.
Выходит, здешний хозяин опасается новых смертей, решила Неждана. Но помереть могут лишь мужики, и только ночью, раз уж им велено не выходить после заката. Бабам, похоже, ничего не грозит.
Следом Неждане вспомнился нартвег, приказавший ей ночью выйти во двор. Тоже, небось, уже узнал про смерть Хольгрена. Посмеет этот Свальд после всего явиться к рабскому дому — или нет?
Такой, пожалуй, придет, подумала вдруг Неждана. Сразу видно, что привык жить, на два дня вперед не загадывая. И погибнуть может, как тот Хольгрен…
Сердце у Нежданы забилось от этой мысли — радостно забилось, гулко. Только радость была злой, ненавидящей. Изнутри огнем жгла.
Хоть бы пришел — да помер, подумала она. Поделом ему. За всех баб, которых он в своей жизни наобижал — и за нее саму. Пусть хоть так отольются кошке мышкины слезы…
Неждана сунула ложку в миску, выпустила черенок. Губы сами собой расползлись в улыбку. После заката к хозяйскому брату она все равно не выйдет — хозяйка сказала, что ночью оставит у себя, по приказу хозяина. Тот вечером в опочивальню не придет, видно, будет крепость сторожить.
