Сама она поела лишь вечером, когда отправилась за едой для Красавы во второй раз. Попросила — и на кухне тут же дали ей ячменной похлебки, в которой плавал рыбий хвостик. Сунули два жестких хлебца.
Похлебку Неждана съела там же, на кухне, а хлебцы припрятала на потом, засунув в полотняный мешочек, который сшила себе из лоскутов еще у Свенельда. Спрятала их под тонкое покрывало, брошенное на нары, где спала.
Как вернусь, сразу один съем, думала Неждана на ходу. По крошечке рассосу. В холодную пору, в такой одежонке, есть хочется все время. Вот и сейчас живот снова подвело. С утра у Свенельда ей даже куска хлеба не дали. Подняли затемно, велели одеваться, сказали, что поведут продавать…
И прямо посреди этих мыслей ее кто-то сзади схватил.
Через такое Неждана уже проходила, когда к Свенельду приезжали гости. Знала, что делать.
Она дернулась вперед, пытаясь вырваться — но ноги уже оторвались от земли.
И Неждана, одним махом пригнув голову к груди, выпрямилась, запрокидывая подбородок. Затылок с силой врезался во что-то.
Сзади влажно чвакнуло, схвативший ее мужик издал хриплый звук. Без слов, просто выдох на грани стона.
Зато хватка рук резко ослабла — и Неждана нащупала ногами землю. Рванулась, приседая и выкручиваясь из лап…
А потом, уже вырвавшись, пнула назад не глядя. Угодила пяткой в изношенном сапоге во что-то мягкое — мужик за спиной взвыл. Уже в голос, без хриплых вздохов.
Но у Нежданы не было времени слушать, что с ним. Она кинулась прочь от бани, к ближайшему сараю. Стрелой пролетела вдоль бревенчатой стены, завернула за один угол, другой — и выскочила на сторону, что смотрела на ту же баню. Затаилась там, перестав даже дышать.
Знала — нартвегу и в ум не придет, что она вернулась почти туда же, откуда убежала. Сейчас он кинется искать ее в той стороне, куда она метнулась поначалу.
Но темно, следов не видно, и снег под ее ногами уже не скрипит… так что поищет и уйдет.
А ей без стиранного возвращаться нельзя, Красава опять погонит в ночь.
И о случившемся ей рассказывать нельзя. Новая то ли хозяйка, то ли рабыня может во всем обвинить ее саму. Известное дело — у хозяев сами же рабыни всегда и виноваты.
Одно хорошо — нарвеги, когда чужую рабыню для потехи ловят, да неудачно, потом об этом молчат.
Особенно если при этом по морде съездила да отбилась. Никогда никому не рассказывают. И про синяки, если останутся, обязательно соврут. Позором у них считается, когда мужик с бабой совладать не смог.
