Харальд, оставив секиру возле лавки, сдернул с бабы плащ. Присел возле нее, ухватил двумя руками древко над широким железным обручем, без натуги переломил.
Дротик все равно не вернется к своему хозяину — все, что касалось тела ведьмы, уйдет вместе с ней. А древко, если перевернуть Кресив, упрется в стену…
Женщина на полу не издала даже звука, когда дротик в ране дернулся. Вместо этого она вскинула голову, посмотрела на него. Словно спала, а он пришел и разбудил.
Харальд перекатил Кресив на бок.
С середины груди одежда на бабе была распорота. Прореха уходила вниз, к левому боку, на котором темноволосая лежала.
Харальд ощутил, как дрогнули его губы — не ухмылка, но намек на нее. Опять Сванхильд? Помнится, на стене опочивальни, где висело оружие, не хватало одного кинжала…
Края разрезанной ткани были окровавлены.
Кресив посмотрела на него снизу вверх живым, почти довольным взглядом. Словно и не торчал в спине дротик, не было раны на груди. Даже заговорила первая, на чистейшем нартвежском:
— Долго добирался, Харальд. Смотри, в следующий раз опоздаешь.
И зыбкое спокойствие, обретенное им, пока он раскидывал бревна, вмиг улетучилось. Харальд пригнулся, коснулся одним коленом пола. Выдохнул хрипло:
— Ты не Кресив, верно? Кто ты?
Женщина засмеялась — но смех оборвался судорожным вздохом, словно ей не хватало воздуха. Прошептала, раздвигая губы в кривой улыбке:
— Это тело скоро замолчит. Я вытянула из него все силы, чтобы дождаться тебя. Смирись, Харальд. Люди не зря нам поклоняются. Мы хозяева не только Асгарда, мы хозяева и этого мира. Даже если ты запрешься со своей рабыней в опочивальне — все равно не убережешь ее. И мы с ней позабавимся… а потом сделаем так, что ты поднимешься в небо. Ты взлетишь, потому что мы этого хотим. Теперь я уйду. Спрашивай это тело, о чем хочешь. Мы не боимся. Я даже оставлю этой дуре возможность говорить…
И почти тут же темноволосая застонала — тихо, бессильно. Пробормотала на все том же нартвежском:
— Ярл Харальд… одного тебя… себя берегла… для тебя…
— Что с тобой случилось у Свенельда? — быстро спросил он, даже не надеясь на ответ.
И напрягся, когда Кресив все-таки выдавила:
— Мужик… красивый. Пришел, дал ожерелье. И было… было все хорошо. Так хорошо… об одном жалею — что твою потаскуху… лишь один поимел.
Мир перед глазами Харальда стремительно начало заливать багровым сиянием. Рука дернулась, приподнимаясь…
Но он удержался. Спросил, тяжело выдохнув:
— Что за мужик дал тебе ожерелье? Имя? Как он выглядел?
