– А где их семьи?
– Они устраивались как могли в деревнях за линией фронта. Кто жил у родственников, кто снимал жилье у чужих людей, кто арендовал сараи или амбары, если удавалось их найти. Теперь, чтобы приступить к работе, они строят себе временное жилье. – Майор указал вдаль, где еще какие-то люди сооружали из досок, бревен и гофрированного железа какие-то временные лачуги.
– Бедняги. Представь, каково это – так жить, – заметила Элис. – Я даже предположить такого не могла.
Они покинули деревню. Дорога стала хуже, автобус все чаще притормаживал, чтобы объехать выбоины. Деревья исчезли из поля зрения, и вместо них где-то вдали стояли только безжизненные почерневшие высокие пни, как восклицательные знаки. Не было больше четких границ вдоль оросительных каналов, на полях не было видно мирно пасущихся черно-белых коров. Руби дрожала, стараясь смириться с картиной опустошения, которая предстала перед ее взором. Они подъезжали к тем местам, где проходили бои, где гибли люди.
Пейзаж был бесплодным, мрачным, каким-то монохромным, коричнево-серым, единственной отрадой были редкие куртины полевых цветов, отважно пробивавшихся на голой земле: желтые одуванчики и лютики, розовый кукушкин цвет и ярко-красные маки.
Элис толкнула ее в бок.
– Ты читала это стихотворение о маках? – спросила она.
Хотя Руби не могла припомнить точно строчки этого стиха, но она слышала, как люди на работе говорили, что именно это произведение одного из канадских солдат натолкнуло кого-то на идею предложить мак как символ памяти.
Элис стала декламировать:
Поля во Фландрии… Здесь маки шелестят
Между крестами, что за рядом ряд…
(Руби почувствовала, как горло сжалось от внезапного спазма.)
…Обозначая наше место средь полей,
Где птицы храбро славят павших сыновей.
Она всхлипнула, нащупывая носовой платок в сумочке.
– Прости, я не хотела тебя расстраивать, – прошептала Элис. – Я такая глупая.
– Да ничего, – ответила Руби, – просто те жаворонки… так смело поют…
– Наверное, ты потеряла кого-то очень близкого? – спросила Элис.
– Пожалуйста, я не могу… Только не здесь, – Руби нервно сглотнула. Она не думала, что все жаждут услышать ее «историю», и перспектива рассказывать ее пугала девушку: это означало бы, что придется приподнять маску, вскрыть кокон, которым она обмотала себя, чтобы защититься от боли.
Пока они тряслись по разбитым дорогам, майор изо всех сил старался описать сложную схему сражений, которые проходили на этой узкой полоске земли, не более двадцати миль шириной. Они ехали мимо траншей, длинных глубоких рвов, которые змеились вдали, отделенные от вражеских окопов всего несколькими метрами «ничейной земли» – грязной полосы, изрытой заполненными водой воронками от взрывов снарядов. Невозможно было представить, что когда-то это были зеленые и плодородные поля.
