– Не принимай меня за идиотку, мама. Я звонила тебе. Ты могла хотя бы подойти, ты должна была ответить!
Мама показала пальцем, что кофе готов.
– Успокойся. А как, по-твоему, себя чувствую я, когда ты исчезаешь в неизвестном направлении. Где связи даже нет.
Анжелика сжала зубы.
– Это моя работа.
– Неужели? Какая разница, работа или не работа. Теперь ты почувствовала себя с другой стороны баррикад.
Мария продолжала смотреть на дочь, но затем смягчилась и прикоснулась к ее руке.
– Не злись, это ни к чему. Ты и в детстве поступала так же – обнимала меня, когда я возвращалась домой, а потом верещала и рыдала, пока не выпрашивала обещание, что я больше никуда от тебя не денусь. Но я не могла остаться, не могла…
Анжелика резко вздернула головой и вперилась взглядом в Марию.
– Вранье. Сплошное вранье. Ничего другого я от тебя и не слышала.
Слова слетали с ее губ, и она не могла остановить их полет. Когда Анжелика увидела, как побледнела мама и каким напряженным стало ее лицо, захотела заглотить эти слова обратно. Но почему-то продолжила немигающим взглядом смотреть на маму, словно бросая вызов.
– Мне нужно было работать. Твой отец умер, а его родственники отобрали даже дом. У нас не было ничего. А ты была молодчина, очень рассудительная девочка. Ты умела сама позаботиться о себе.
Анжелика все это прекрасно знала, как знала наизусть все ответы Марии, что та говорила в свое оправдание. Только ничто не могло ослабить боль, что годами грызла ее изнутри и оставляла дыры в ее душе.
– Однажды я упала с обрыва. Когда очнулась, я была вся в крови, а солнце полностью сожгло мне лицо. Я звала тебя, звала и звала, пока не отекло горло. Если бы не Гомер…
Но она замолчала, продолжать не было необходимости.
Тяжелое молчание повисло в этой маленькой комнате, где царствовала Мария, в квартире, купленной Дженнаро для своей молодой жены. Впервые в жизни Анжелика напрямую обвиняла Марию в том, что та была отвратительной матерью.
– Я знаю. И мне очень жаль.
Анжелика заставила себя сидеть без движения, но пальцы были сжаты в кулаки. И тени не осталось от ее прежней ранимости и нежности. Она была холодна. Глаза – две льдинки.
– Мама, где ты была?
Мария, не отрываясь, смотрела на скатерть и кончиком пальца водила по ткани. Она снова побледнела.
– Знаешь, я собиралась тебе все рассказать. Я не знала, как лучше это сделать. Мне просто нужно было еще немножко времени, – произнесла Мария, приподняв голову. – Не знаю, как ты догадалась. Но я действительно была на Сардинии. Я ездила на похороны.
