— Ты правда так считаешь? — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
— Конечно, — ответил я, но сомнение, прозвучавшее в ее голосе, заставило меня задуматься.
— Что случилось потом? После того, как она оставила тебя?
— Меня отправили в детский дом в Неаполе. Я с трудом приживался там. Я чувствовал себя таким одиноким и хотел, чтобы моя мама вернулась. А потом я начал злиться на нее за то, что она бросила меня.
— Но тебя продолжали бить? Или обижать?
— Нет. — Наоборот, это я стал обижать других. Я вспомнил, как ужасно вел себя в семьях, принимавших меня под свой кров. Они были простыми людьми, настоящими тружениками и хотели помочь мне, но я отвергал их помощь.
— А тебе не приходило в голову, что она могла оставить тебя не потому, что не любила, но потому, что любила очень сильно и не хотела видеть, как ты страдаешь? Судя по твоим словам, у нее была очень непростая жизнь. Может, она пыталась защитить тебя? Ты сказал, что у нее был сутенер, очень жестокий человек. Разве не может быть такого, что она решила отказаться от тебя, чтобы ты рос в безопасности?
Что‑то распахнулось глубоко внутри меня, когда я услышал слова Эди. И вдруг на меня обрушились воспоминания, которые я годами хранил запертыми в подсознании.
«Я так сильно люблю тебя».
Как часто мама говорила мне эти слова? Сотни раз. А может, тысячи? Как часто она обнимала меня и целовала, щекотала мой живот, чтобы я расхохотался? Как часто рассказывала мне сказки поздно ночью, после того, как уходил ее мужчина, чтобы я мог заснуть? Я представил ее лицо, являвшееся мне в ночных кошмарах, но впервые за все время я вдруг осознал, что оно выглядело совсем юным. Она была подростком, когда родила меня. И ей было не больше двадцати с небольшим лет, когда она бросила меня.
Мне показалось, что я задыхаюсь.
— Боже правый! — выдавил я, уткнувшись лицом в волосы Эди. — Как я мог не видеть этого раньше?
Хотя я знал почему. Я отказывался видеть это, отказывался доверять и любить, чтобы защитить себя любой ценой. Вот почему я всегда отвергал правду о матери, вот почему обошелся так ужасно с Эди.
— Я перекладывал вину за свой эгоизм и трусость на нее, хотя мне некого винить, кроме самого себя.
Эди обхватила ладонями мое лицо и заставила посмотреть ей в глаза, и меня потрясла светившаяся в них любовь.
— Данте, не говори глупости. — Я чуть не рассмеялся, услышав такую горячность в ее голосе. — Ты хороший человек. Ты был напуган. И после того, что случилось с твоей мамой, ты не мог не оттолкнуть меня.
