— Хорошо, — пробормотал он и провел ладонью по моим волосам. — Тогда давай спать.
Он прижал мою голову к своему плечу, а я поцеловала его в грудь и улыбнулась, когда он задержал дыхание.
— Не делай этого, иначе мы вообще не уснем.
Меня приводило в восторг то, что он постоянно хотел меня, но чувство близости с ним нравилось мне еще больше.
— Данте, можно задать тебе один вопрос?
— Давай. Только пообещай, что потом будешь спать.
— Что такого сделала твоя мать, что ты так сильно ненавидишь ее?
Он весь напрягся, и я тут же пожалела, что спросила, зная, что у меня нет права лезть в его личную жизнь.
— Я ведь говорил. Она была проституткой. — Теперь в его голосе не было горечи или злости, а какая‑то настороженность.
— Знаю. И это было ужасно для вас обоих. Но…
— Почему ты считаешь, что она чувствовала себя ужасно? — перебил меня Данте. — Она сама выбрала такую жизнь.
— Откуда ты знаешь? Мне кажется, немногие становятся проститутками по своей воле. Чаще всего причина кроется в отчаянии, зависимости или давлении со стороны. Ты уверен, что она выбрала этот путь добровольно?
Мне хотелось облегчить его боль, потому что за его грубыми словами я видела намек на уязвимость.
За эти пять дней он сделал для меня так много, поверив в меня и заставив меня почувствовать себя особенной, значимой и важной. И я хотела сделать то же самое для него. Конечно, я ничего не знала про его прошлую жизнь и не могла исправить непоправимое. Но то, что его мать продавала себя за деньги, не делало ее плохим человеком; это не значило, что она не любила своего сына, так же как моя мать, искавшая любви не там, где надо, не любила меня. Люди были сложными, они могли быть слабыми, ненадежными, глупыми и эгоистичными, но в них почти всегда находилось и что‑то доброе. И мне почему‑то казалось, что, когда Данте говорил о своей матери, он также имел в виду и себя. Я не могла признаться ему в своих чувствах. Потому что все случилось слишком быстро. Но мне хотелось показать ему, что он особенный для меня.
— Может, хватит говорить о ней? — рассеянно поглаживая меня по волосам, спросил он. В его голосе послышалось напряжение, и я поняла, что зашла слишком далеко. — Ты ломаешь весь кайф. И если уж на то пошло, я не ненавижу ее. Потому что почти не помню ее.
— Понятно.
— Эй? Не надо грустить. То, что случилось со мной в детстве, осталось в далеком прошлом и сейчас не имеет никакого значения. — Но я услышала в его голосе какую‑то пустоту и подумала, что он мог говорить неправду. Но потом Данте навис надо мной, и меня охватило волнение, когда я ощутила бедром касание его отяжелевшей плоти. — И я придумал кое‑что более интересное для обсуждения.
