— Что ты?.. — повторил он, вынудив меня посмотреть ему в глаза.
— Незаконнорожденная, — выдавила я. — Мистер Доннелли сказал, что, устраивая этот прием, вы намерены привлечь внимание общественности к вашей компании и сделать бренд Аллегри еще более статусным и уважаемым. И я не хочу навредить вам своим присутствием, пусть даже ненамеренно.
Признание Эди потрясло меня своей искренностью.
Я стиснул зубы, пытаясь сдерживать свои чувства. Но, несмотря на все мои усилия, во мне закипала злость на всех тех ублюдков, которые пытались унизить ее, указывая ей на ее происхождение. К злости примешивалось какое‑то чувство родства, приводившее меня в еще большее смятение. Каждый из нас в свое время подвергался одинаковым нападкам и оскорблениям, жестоким и бесчеловечным.
Эди положила свою салфетку на стол и поднялась.
— Мне лучше уйти, — сказала она.
Подожди… Что?
Я вскочил с места и, обогнув стол, схватил ее за руку, чтобы она не убежала от меня еще раз.
— Куда ты собралась?
— А разве вы не хотите, чтобы я ушла?
— Bella… — Я запнулся, потрясенный чувством сострадания, обрушившегося на меня при виде мучительной боли, отразившейся на ее лице. — С чего ты взяла?
— Я только что сказала вам, что моя мать была… — Она сглотнула, не в силах произнести слово, которое наверняка прилетало ей сотни раз. — Данте, она пользовалась дурной славой. Я не хочу…
— Ш‑ш‑ш… — Я прижал палец к ее губам. — Эди, моя мать была уличной проституткой. Она снимала мужчин за гроши и удовлетворяла их в подворотнях. Или приводила в комнату, где мы жили. Мои самые ранние воспоминания связаны со звуками, которые они издавали во время полового акта и которые я слышал, лежа в своей кроватке.
Эди в шоке посмотрела на меня, но я почему‑то чувствовал себя в безопасности, доверяя ей свою горькую правду. Я почти не знал эту девушку, но меня тронуло то, что за ее откровенным разговором стояло желание защитить репутацию моей компании, а не вызвать жалость с моей стороны.
— Разве твоя мать опустилась до такого?
Я прижал ладонь к щеке Эди, чувствуя нежность ее кожи, и мне захотелось снова завладеть ее губами и насладиться их восхитительным вкусом.
Она не была невинной — разве такое возможно в условиях, в которых она росла? Она прошла суровую школу жизни, в точности как и я. Может, ее окружение было более аристократическим, но мы оба страдали из‑за недостатков и спорных суждений других людей. Возможно, мне не нравился такой вид родства, но я не мог не признать его.
