Ощущение было достаточно сильным для того, чтобы постараться срочно взять себя в руки, что я и сделала не без усилия.
— Так что плакала моя дача, Димочка!
Вера заметно пыталась торжествовать надо мной, я ей это позволила. Пропал интерес к их обществу, захотелось одиночества. Чуть ли не воочию встал передо мной Паша Ява в расстегнутой на груди рубашке и с расстановкой, с интонациями Скарабея проговорил: «Осталось шесть дней, Ведьма!»
Нечего время терять! Не деньгами, так информацией к размышлению я здесь, наблюдая, слушая и спрашивая, загрузилась достаточно, подумать есть над чем. Пора и честь знать!
Вера ехать со мной отказалась, и это меня не огорчило. Изъявила желание остаться, помочь братцу убраться, хотя, по-моему, салон моей «девятки» нуждался в уборке больше, чем эта дачка.
Посоветовав им на прощание все же не рисковать и забрать деньги с собой, я, отказавшись от провожаний играющего в джентльмена Дмитрия, подалась восвояси.
В выстывшем салоне машины, приложив затылок к подголовнику, в темноте и тишине я в полной мере оценила степень своей усталости от прошедшего дня. От всех сегодняшних людей, с их рассказами, подначками, угрозами, амбициями, интересами, возмущениями и хитростями. Расслабилась и провела пять минут в умственной и телесной неподвижности. Передохнула — перевела дух на следующий уровень своих энергоресурсов.
С трудом развернув машину на узкой дорожке и заставив ее как следует рявкнуть двигателем, покатила прочь.
У домика сторожа пришлось остановиться. Ефимыч, как дожидался, стоял на крылечке под фонариком в обрезанных безразмерных валенках, овчинной безрукавке и размахивал руками.
— Вы с Филипповыми дружите? — крикнул через забор, не дожидаясь, пока я выйду из машины. — Или их родственница?
— Ни то, ни это, — ответила я, слегка удивленная, — мы с ними знакомы.
— Я вас очень прошу, как человек человека, подберите по дороге Гену. Он недалеко ушел, не мог далеко уйти.
Ефимыч прижимал руку к груди и помогал каждой фразе легким наклоном головы. Получалось трогательно. И неожиданность просьбы не так обескураживала.
— Проявите человечность, он слабый, и ноги больные, да этот бугай, Дмитрий, угостил его оплеухой — обидел старика ни за что. Подбросьте до города, а?
— Гена ваш в телогрейке, небритый? — поняла я наконец, о ком речь.
— Он самый! — обрадовался Ефимыч. — Вы не беспокойтесь, чехлы он вам одеждой не измажет, чистоплотный старик, хоть и бомж.
— Он у Филипповых на даче квартирует?
