3
Киев — мать городов русских — встретил рыльских всадников колокольным перезвоном и людским гамом. Здесь тоже было немало каменных зданий, особенно светлых Христовых храмов. И первая церковь — Десятинная, и Софийский собор, и церковь Спаса на Берестове, и храм святой Ирины, построенный некогда самим Ярославом Мудрым, и Кирилловская церковь, и храмы Выдубецкого да Печерского монастырей. А еще их колокольни. Но все это было каким-то теплым, близким, родным. Притягивало к себе, манило.
Как ни спешил Василий Иванович Шемячич на прием к королю Казимиру Ягелловичу, который, слава Богу, действительно оказался в Киеве, но пройти мимо Десятинной церкви, Софийского собора и Печерского монастыря не мог. Везде побывал, везде свечки за здравие родителя поставил, везде горячую молитву о даровании помощи в его начинаниях сотворил.
Не прошло и трех дней, как был он принят Казимиром. Король, которому шел пятьдесят пятый год, но который был свеж и крепок, помнил о просьбе князя Ивана Дмитриевича Шемякина не оставить своей милостью сына, ежели случится беда. Поэтому без лишних хлопот и проволочек оставил за ним весь удел: и Новгород Северский с присудом, и Рыльск с окрестными волостями. Узнав о том, как юный рыльский князь лишился двух коней на постоялом дворе, Казимир от души посмеялся: «Не зевай!» Но потом распорядился дать Василию Ивановичу трех коней с полной сбруей в качестве подарка: «Только верно служи». А вот на злотые для выкупа родителя не расщедрился. То ли прижимист был без меры, то ли в казне королевской одни мыши и шуршали…
Домой князь рыльский и северский Василий Иванович Шемячич возвращался в приподнятом настроении. «Если с уделом удалось, то и с выкупом удастся. Господь не оставит своей милостью», — мыслил, покачиваясь в седле в такт неспешной рыси.
Стояло ясное летнее утро. Солнышко, легонько оттолкнувшись от курчавых верхушек деревьев темневшего вдали леса, веселым, улыбчивым колобком катилось по лазоревому своду небес. Иногда, словно играя в прятки, забегало за невесомые перышки облаков, но, побыв там краткое время, подмигивая лучиками, вновь спешило приветствовать все живое на земле.
Степь, по которой неспешно рысил отряд рыльского князя, играла разноцветным травостоем, брызгала из-под копыт изумрудно-жемчужной росой. Радуясь ясному дню, щебетали птахи, натужно жужжали шмели, с едва уловимым дзиньканьем проносились трудолюбивые пчелки, с нудным писком зависали оводы и комары. Яркими огоньками мелькали бесчисленные бабочки. Неумолчно стрекотали кузнечики. Казалось, вся степь — не только бескрайний простор, но и бесконечный звон, где даже воздух вибрирует и звенит. Жизнь бурлила.
