Саня дулся, злился, напускал на себя вид незаслуженно обиженного, чуть громче, чем следовало, хлопал крышкой аккумуляторного ящика, что-то сердито бормотал, в надежде, что Злобин не выдержит и пойдет на мировую.
Но испытанные приемы, так хорошо действовавшие на маму, на папу и даже на Елизавету Петровну, на этот раз отказали. Злобин их попросту не замечал. Он не был ни папой, ни мамой, ни педагогом. Ему некогда было воспитывать, надо было снимать фильм, который ждали телезрители. Саня взялся помогать, значит, работай и не пищи. А не хочешь — никто тебя не держит.
Вот это «никто тебя не держит» и держало Саню сильнее всего…
Андрей Злобин стоял возле окна, спиной к двери, и просматривал на свет снятую пленку.
— Здравствуй, Андрей.
— Здоро́во, — не оборачиваясь, ответил Злобин.
Саня подошел ближе. Пленка была четкой и в самую меру контрастной.
— Вот это пленочка! — не удержался он.
Злобин покосился на него недовольно: он не любил похвалы и придирчиво выискивал изъяны в своей работе.
— Передержка.
Саня возмутился:
— Ты что!
— Хоть небольшая, а все равно передержка. Яркое солнце и снег. Надо было сообразить.
Злобин быстро продергивал через левую руку шуршащую пленку и в то же время правой рукой ловко наматывал ее на бобину.
— Снял уже что-нибудь своей «Камой»? — все так же, стоя спиной к Сане, спросил Злобин.
У Сани кольнуло в сердце.
— Нет.
— Не торопишься.
— Папа «Каму» продал.
Злобин помолчал, потом спросил:
— Чего так?
— За двойку.
— А…
И все. Трудно было сказать, сочувствует Злобин Сане или осуждает. И все-таки, глядя в его ничего не выражавшую спину, Саня подумал: скорее всего, сочувствует.
— Приходи завтра с утра, — сказал Злобин. — Поможешь. Интересная съемка.
— Завтра я не смогу.
— Не сможешь? — Злобин на секунду прекратил мотать пленку. — Каникулы ведь.
— Есть одно дело.
— А… Тогда послезавтра. Снимать будем несколько дней.
— Хорошо.
Пленка зашуршала снова.
«А если у него попросить, — пришло на ум Сане. — Он одолжит. Он обязательно одолжит!».
— Андрей!.. Одолжи восемь рублей.
На этот раз Злобин удивился по-настоящему. Он даже повернулся к Сане.
— Зачем?
— Понимаешь… — Саня замялся. — Словом, я не могу тебе сказать. Но дело очень важное. Очень! Когда-нибудь ты узнаешь.
Злобин не стал расспрашивать. Он сказал только:
— Восемь — много.
— Я отдам, ты не беспокойся! Через месяц отдам. Самое большее — через полтора.
Он будет собирать деньги, которые мама дает на завтраки. Двадцать копеек в день. Сорок дней — и готово. А на завтрак будет брать с собой что-нибудь из дома. Или Борька с ним поделится. Ему вон какие здоровущие бутерброды дают.
