Обогнув угол школьного здания, я свернул на дорогу, ведущую к реке. Поселок здесь кончался, а деревья, взбираясь на высокий и крутой береговой склон, становились все гуще, заслоняя свет луны.
В этой глубокой тени я успел сделать лишь несколько шагов, когда они набросились на меня. Признаться, это оказалось для меня полнейшей неожиданностью. Кто-то кинулся мне под ноги, а когда я упал, перелетев через него, другой нанес удар по ребрам. Перекатившись по земле, я уже собрался было вскочить на ноги, как услышал звук шагов, а поднявшись на колени, заметил перед собой смутные очертания человеческой фигуры и почувствовал — не увидел, а именно почувствовал — что сейчас меня ударят ногой. Я успел повернуться, и нога, вместо того, чтобы ударить меня в грудь, куда была нацелена, скользнула по руке.
Я знал, что нападающих было несколько, и понимал, что если останусь на земле — они примутся избивать меня ногами. Поэтому, собравшись с силами, я все же поднялся на ноги, хотя и чувствовал головокружение. Я сделал шаг назад, стараясь принять более устойчивое положение, ощутил спиной что-то твердое и понял, что прислонился к дереву.
Их было трое — три тени во тьме, казавшиеся чернее окружающего мрака.
«Та троица, — сообразил я, — что подпирала стенку на вечере, те, кто издевался надо мной, потому что я чужак и легкая добыча. Они поджидали меня здесь в засаде, пока я провожал Кэти домой».
— Ладно, маленькие ублюдки, — сказал я, — подходите и получайте.
И они подошли — все трое. Если бы у меня хватило ума промолчать, они, может, и не напали бы, но насмешка разозлила их.
Мне только раз удалось ударить как следует. Я врезал кулаком по физиономии тому, что был в центре. Удар был что надо — сокрушительный и стремительный. Раздался звук, с каким отточенный топор врубается в мерзлое дерево.
Затем на меня со всех сторон обрушились удары, я упал, и тогда они прекратили молотить кулаками и пустили в ход ноги. Чтобы получше защититься, я свернулся клубком и перекатывался — или, вернее, пытался перекатываться — как мяч. Так продолжалось некоторое время, и, похоже, у меня закружилась голова, а может быть, я ненадолго потерял сознание.
Придя в себя, я обнаружил, что сижу на дороге в полном одиночестве. Вернее — один на один со всеобъемлющей тупой болью, которая в отдельных местах была очень даже острой. Я поднялся на ноги и побрел по дороге, поначалу пошатываясь от головокружения, но постепенно приспособился и под конец смог прилично держать курс.
