Особенно сплотил эту троицу один симпозиум, посвященный прикладным наукам, где они плечом к плечу встали на защиту тех теоретических направлений, которые официозная наука принимала в штыки. Попросив слова, слушатель Дан Испас вежливо и методично указал на те явные перегибы, которые были допущены в прочитанных рефератах. Перепуганный декан объявил перерыв и побежал к ректору. Вернувшись, он, ерзая в кресле, предоставил слово «товарищу Испасу», обратив его внимание на то, что в партшколе высшей ступени каждое слово должно быть тщательно взвешено, обосновано фактами в свете документов последнего съезда. «Несомненно, — ответил Дан. — В том, что я хочу сказать, я целиком опираюсь на революционные принципы нашей теории и практики, исхожу из насущной необходимости поступательного движения вперед. А это предполагает решение не только уже назревших проблем, но и тех, с которыми нам придется столкнуться в будущем. Ведь документы партийного съезда подчеркивают необходимость экономического прогнозирования, которое дает возможность рационально распределить силы для выполнения планов, рассчитанных на конец нынешнего века и тысячелетия. И без создания фундаментальной теории нам здесь не обойтись». Поднялся невероятный гвалт, аудитория стала неуправляемой. Амфитеатр, в течение двух дней казавшийся дремотно-безучастным, мгновенно преобразился: раскрасневшиеся лица, заинтересованные взгляды свидетельствовали о напряженной работе мысли. «Что это такое? — кричал декан. — Вы что, на базаре? Где ваша дисциплина?» В глубине зала вскочил Косма: «Хватит стращать нас дисциплиной! Не видите разве, люди обсуждают самое главное, самое капитальное для будущего нашей экономики и науки, может быть, даже для будущего всей страны!» В конце концов Дану все же удалось закончить свое выступление. В отличие от остальных он говорил не по бумажке, хотя конспект лежал перед ним. Его прерывали, но он не терялся: с ходу отвечал на очередную реплику и невозмутимо возвращался к теме — к тому самому месту, где его прервали. Декан подавал стенографисткам отчаянные знаки, чтобы те не пропустили ни одного слова. Когда Испас сошел с трибуны, взметнулся целый лес рук — все хотели выступать. Некоторые пытались противопоставить идеям Испаса сугубо конкретные задачи развития экономики. И тогда попросил слова Штефан Попэ. Спокойно и аргументированно поддержал он основную мысль Дана, подчеркнув ее универсальность: «Фундаментальные науки нужны как воздух не только технике и экономике, но практически всем областям общественной жизни — философии, социологии, этике. Они необходимы даже таким, казалось бы, далеким областям, как литература, искусство, эстетика. В противном случае нам угрожает узкий практицизм, отсутствие перспективы, беспомощность в решении проблем, которые жизнь, несомненно, поставит завтра. И тогда что за революционеры мы будем? Разве что только на словах». В краткой заключительной речи декан одобрил дискуссию, ведь «в споре рождается истина», однако свою позицию высказывать поостерегся. По рядам амфитеатра пробежал веселый шепоток — на забыли слушатели, как их пытались остановить призывами к дисциплине. Дискуссия продолжалась и на улице. Была суббота. У ворот общежития Дан, живший тогда у родителей, временно переехавших в Бухарест, вдруг сказал: «Послушайте, братцы, если у вас вечер не занят, махнем ко мне. Порадуем моих стариков, а то ведь они считают, что у такого книжного червя, как я, и друзей-то быть не может. Посидим, поболтаем, телевизор посмотрим». Косма пытался увильнуть: мол, его ждет жена, и тогда Дан предложил: «Так давайте и ее возьмем с собой! Хотя, должен признаться, ни отец, ни я к газетчикам особой любви не питаем». Павел был задет. «Не питаете любви? Ну, тогда я обязательно ее приведу. И договоримся сразу: после того как она поставит вас на место, о журналистах больше плохо не говорить». Он вдруг исчез, а через несколько минут появился под руку с молодой женщиной. До этого он не показывал ее друзьям, и оба замерли чуть ли не с разинутыми ртами. Ольга Стайку было по-настоящему очаровательна: стройная, тонкая, как тростиночка, темно-русые волосы, белая кожа, красивый высокий лоб и синие глаза, в которых постоянно вспыхивали искорки. Дан смутился, но Штефан спас положение: «Так вот она какая, эта сказочная Ольга, с которой Павел во сне разговаривает! Честно говоря, не очень-то я раньше доверял его вкусу. А он — вы только посмотрите, какую красавицу похитил!» Ольга сверкнула белозубой улыбкой и с ходу парировала: «Еще неизвестно, кто кого похитил: он меня или я его — из гарема поклонниц, которые глаза друг другу готовы выцарапать за одну лишь его улыбку». Дома у Испасов, где родители были искренне рады друзьям Дана, взаимные шпильки не прекратились. В разговор включился и академик. Ольга никак не ожидала, что ей придет на помощь не Павел, а Штефан. Защищая журналистку, он открыл настоящий заградительный огонь, а потом перешел в решительное наступление: «Можно подумать, что во всем виноваты именно газетчики! А как же — суют свой нос куда не следует, разоблачают, и человек остается в чем мать родила перед лицом общественного мнения. Вот и вы, эскулапы, тоже обижаетесь на прессу, когда она указывает на ваши ошибки. Ну а попробуй она только заикнуться о ваших доходах…» «Вы на что-то намекаете, инженер?» — прервал его старый Испас. «Никаких намеков. Так, жизненный опыт…» За стол сели все вместе, и неприятное чувство неоконченного спора сразу рассеялось при виде шницелей. На десерт хозяйка принесла блюдо с блинчиками, полила их ромом и подожгла. «Это рецепт знаменитого ресторана „Атене Палас“», — с гордостью сказала она. «Да нет же, у вас в сто раз лучше!» — воскликнул Косма, перекрывая восторженные голоса. Мадам Испас сияла от удовольствия. А кофе с коньяком окончательно восстановил хорошее настроение. Все чувствовали — вечер удался. За время учебы в Бухаресте Штефан и Павел впервые встретили такое радушие.
