– Валентин Романович – это кто?
– Барсуков. Замечательный человек.
– Они тараканов травят! – воскликнул я.
– Вы больны, – вздохнула Вероника. – Вам все видится в неверном свете. Сейчас они навестят вас.
Включила верхний свет, и в комнату вплыла чета Барсуковых. Он был в костюме, его супруга – в белой пелерине. Он нес коробку с тортом.
Вскоре пожаловала и Евдокия с нарезанным лимоном на блюдечке.
Барсуков придвинул стол к моей постели. Вороника принесла горячий чайник, все расселись по местам.
Чай приятно обжигал нёбо. И песку была полная сахарница.
– Как ты нас напугал, – сказал Барсуков.
– Действительно, эти дни я совсем не заводил часы, – откликнулся я.
– А у нас теперь свои. Прекрасно ходят, – вставила Барсукова. – Мы их на телевизор поставили. Звон, будто колокольчик... Спасибо за подарок, Вероника Артемьевна.
– Не забывайте заводить, – улыбнулась Вероника.
– Спасибо вам, голубушка, за ваши цветочки. Так прекрасно пахнут, – подхватила Евдокия.
– Не забывайте поливать.
И все же тревога съедала меня. Я не слишком вежливо выпроводил гостей. Мы остались с Вероникой вдвоем. *
– Пока я спал, ко мне из жзка не приходили? – спросил я.
Вероника опустилась на краешек кровати.
– Ни о чем не беспокойся, милый мой мальчик, – прошептала она.
Жар опять усилился, все масляно поплыло перед глазами.
Она взяла меня за руку и повела за собой.
Так неожиданно и сразу, зажмурившись перед неизвестностью, я переступил эту черту. А переступив, вновь открыл глаза и осмотрелся. Она оказалась приятной, окружавшая меня неизвестность. В горшочках росли цветы, в аквариуме плавали рыбы. Булькала кипящая на газовой плите вода. Разноцветные клубки шерсти разбегались по комнате. Играя с ними, резвился Элизабет.
Деревянные маски глупо и счастливо улыбались со стен. Наверное, их веселил растерянный вид, с каким я бродил по квартире, переходя из комнаты в комнату.
Если бы еще поменьше птичьего гомона!
Раздражал и выводил из себя бессмысленный галдеж щегла Юрочки. Он трещал в покоях Калисфении Викторовны с утра до ночи, а иногда и по ночам. Однажды я пробовал его накормить, надеясь, что это хоть на мгновение заставит его умолкнуть, – он клюнул меня в палец. Щегол вообще был настроен по отношению ко мне враждебно.
Но зеленели цветы, ветвились рога-подсвечники, а по коврам было необычайно мягко ступать!
Я просыпался и, лежа в постели, разглядывал лепные украшения на потолке. Узор бежал по периметру, мелко извиваясь, – так на схемах изображают движение электрического тока по обмотке реостата. Я вспоминал: сны, переливаясь один в другой и причудливо меняя очертания, словно облака, проплывали передо мной. Излучавшие тепло крыши, Ходоров и Илья Ильич Домотканов с огромным портфелем, дождливый парк и белые гипсовые фигуры, зыбко отражавшиеся в темной воде, – где и когда я видел все это?
