– Фу ты, ну ты, ножки гнуты! – заулыбалась Зинка на фотографию. – Все в сборе. Это Нонка Зверева, сестра Толяна, утопла она через месяц, как его посадили. Толян, когда с флота вернулся, замуж её не пускал. А она его слушалась, дура. Да дослушалась. Жених её в Волгоград укатил от злости и там под поезд угодил. Даже хоронить не привозили. И, как Толяна забрали в тюрьму, с Нонкой что-то случилось. Билась-билась над ней тётка Пелагея, не справилась. Ту на берег, к воде всё время тянуло. Два раза мужики вытаскивали, спасали. Однажды ночью сгинула, а утром нашли в речке у берега, там, где сидеть любила, под берёзкой.
Зинка смахнула слезу, засопела носом, но справилась, видать, давно отгорело-отболело, рана затянулась.
– А это братец мой, Ильдуска – урод, всю душу из меня вымотал. Здесь он уже школу бросил, безотцовщина, а в трусах всё гонял на лошадях. Колхозных пас вместе с дедом Акимом. Ишь, морду скривил на фото! Это он только с Проньки и спрыгнул, любимая его кобылка была. Мыл он её, щётками тёр до блеска, сам так не умывался. Ну а это тётка Пелагея. Это она тогда на его встречу самогонки наварила. Толян доволен был, целовал её, пуще меня. Вся Бештановка три дня гуляла. Всем хватило.
– Бештановка?
– Село наше. Кто так назвал – неизвестно. Видно, туристы тут городские с давних пор отдыхали, рыбу ловили, да купались в одном нижнем белье. Так это место и окрестили в народе. А потом кто-то сообразил избу срубить, прибыльное дело возле них, «краснухи» городским споймать, икоркой побаловать, а москвичей и от сушки нашей не оторвать. Грызут воблу, как бобры. Один умный избу поставил, других приманил, изба за избой расти начали. Власти запрещать взялись, да куда там!.. Вот и выросло село Бештановка. Я сама родилась-то в райцентре. Сюда Толян сманил, его отец, Зверев Егор Маркелыч, одним из первых переселенцев был и избу сам рубил. Тут отца и похоронили. Первый крестик был. Толян служить ушёл, писали мы ему, только с флота, говорят, по пустякам в отпуск не отпускают. Ну а следом, месяца не прошло, и мать Толяна за стариком отправилась, как чуяла, всё говорила: зовёт её он…
Зинка всё же не выдержала, как не крепилась, разревелась. Бородач так и топтался у неё за спиной, крякая и сопя носом. Она поднялась, отошла к рукомойнику, ополоснула лицо, утёрлась полотенцем, подошла к зеркалу на стене, что-то подправила, одёрнула короткую юбку, виновато и сердито одарила рыжего взглядом и села на своё место.
