– Я его нашёл! – выдохнул из последних сил Лисичкин и свалился на брезент палатки.
Рассомахин и Витёк втащили тело комика внутрь. Тот не подавал признаков жизни, только моргал и водил безумными зрачками.
– Что-нибудь горячего ему! – закричала Бронислава Милентьевна неистово и обречённо. – Он умирает! Горячего! Ради бога!
– Да где же взять горячего? – завхоз шарил руками вокруг себя. – Костёр надо бы развести… Витёк, костёр!
Шофёр бросился к выходу из палатки.
– Да куда ты! – одёрнул его завхоз. – С ума сошёл. Там всё мокро. Здесь найди что-нибудь.
– Не сгорим?
– Разводи!
Витёк не мешкая разломал самодельную табуретку, попавшуюся под руку, расчистил место посредине палатки и поджёг сухую веточку. Не прошло и пяти минут, как обжигающий кипяток был жадно проглочен несчастным бедолагой. Всё это время никто не проронил ни слова. Испуганно и с удивлением глаза всех артистов были обращены на Лисичкина.
– Ну как ты, Аркаша? – заметив, что, напившись воды, тот умиротворённо затих, завхоз приблизил к его груди ухо.
– Я нашёл его… – прошептал тот и осёкся.
– Ивана Ивановича?
Лисичкин открыл и закрыл веки.
– Он нашёл его! – заорал завхоз с ликованием.
– Его тело… – тихо, но внятно прошептали губы Лисичкина.
У каждого мало-мальски стоящего театра должна быть легенда. Ею воодушевляют романтическую молодёжь на новые творения, её можно превозносить до небес, хвастая и ликуя перед собратьями-соперниками в минуты торжеств, в конце концов о ней надо помнить, извлекая из подвалов хранилищ, бабушкиных и дедушкиных сундуков древний антиквариат и пыльные фотоальбомы, готовясь к приближающимся юбилеям. Что ни говорите, легенда – необходимый атрибут любого театра! Без легенды ему просто не быть. Конечно, была она и у прославленного драматического Таганрогского. Но в отличие от других, эта легенда была не только духовной, а вполне материальной, более того, была жива и имела довольно скромный облик старейшего артиста с простой и распространённой фамилией Левензон. Иосиф Самуилович достаточно прилично сохранился до событий, о которых рассказывалось выше.
Если Иосифа Самуиловича знали и помнили многие, то Левензон знал всех и помнил всё. А если он брался вспоминать и начинал повествование, не хватало дня. И это, конечно, без застолья. Ну а если за праздничным ужином, да при любезных друзьях, которых у Иосифа Самуиловича не счесть, простите, скиснет вино и сдохнут мухи.
Начинал Иосиф Самуилович обычно с лучшего своего друга Шаляпина. Душка, Фёдор Иванович!.. Его бас!.. И перед глазами возникал тот прекрасный вечер, когда после концерта в Одессе они отправились вдвоём пить пиво на Ришельевскую… Что Шаляпин? Сам Станиславский, однажды поссорившись с Немировичем-Данченко, в горьком раздумье просил у Иосифа Самуиловича совета по поводу декораций к новому спектаклю. А как заливался слезами на его плече гениальный Есенин, как бился кудрявой безутешной головой, когда коварная красавица Райх, охладев и бросив, предпочла поэта тощему трагику Мейерхольду!.. Вы ничего не слышали о Зинаиде Райх, сводившей с ума красавцев и артистов столицы, Питера и Одессы? Может, вы не знаете и кому подарены эти бессмертные строки: «За то, что девочкой неловкой предстала на пути моём»? Тогда зачем битых два часа распинался Иосиф, а вы морочили его седовласую голову и жгли его драгоценное время? Уж лучше он, закрыв глаза, погрузится в нирвану, что сейчас и делает, задумчиво раскачиваясь в плетёном кресле-качалке на берегу реки в тени раскидистых ив.
