Она с тихим шелестом втягивается обратно.
— А ты? — спрашиваю я.
— Предлагаешь мне лечь рядом с тобой? — вздёргивает губы в ухмылке Рэмиан.
— Нет! Я всего лишь хотела спросить, где будешь находиться всё это время ты!
Я протестующе и невероятно глупо выставляю руку, чтобы Тирану не пришло в голову прилечь рядом. Но он уже улёгся рядом, перебросив мою руку мне на талию.
— Здесь мало места, — говорю я, стараясь дышать ровно. — Эта кровать рассчитана на…
— Ты почти не занимаешь места. Так что можно считать, что я лежу здесь один.
Я отодвигаюсь от Рэмиана как можно дальше, но меня пригвождает к кровати его тяжёлая рука. Раздается второй предупредительный сигнал. Поневоле сердце начинает колотиться как сумасшедшее.
— На что это похоже? — спрашиваю я, немного повернув голову в сторону Рэмиана. Он нехотя приоткрывает глаза, обжигая колючим взглядом.
— Подвешенное состояние. У меня это похоже на скоростной спуск.
У меня после слов Рэмиана возникают только одни впечатления: спуск глубоко под землю на дребезжащем лифте. Глубокий, чёрный колодец. Страх колотится комком в горле. Единственный раз, когда меня перебросили на участок, где работают проходчики, первыми пробивающими пласты, окончился весьма плачевно. Проход завалило из-за ошибки в расчётах. Тогда меня и ещё нескольких рабочих присыпало и отрезало от всей остальной бригады.
Рабочие разбирали завал вручную. Казалось, ещё немного и присыплет с головой.
С Кастором мы работали в одну смену. И страх отпустил меня, только когда Кастор поднялся на поверхность со мной на руках. Потом брат долго спорил с отцом и впервые поднял на него руку. Чуть позднее оказалось, что Кастор втайне от отца потратил часть ворованного нами лазурита, чтобы подкупить начальника смены.
Тот перебросил нас на более лёгкий участок. Мы спускались под землю, но никогда больше не спускались настолько глубоко, что было слышно, как дышит земная твердь, потрескивая от дыхания.
Но сейчас после слов Рэмиана перед глазами вновь встаёт чёрный туннель, а уши закладывает от фантомного дребезжания. Я застываю, похолодев от страха, и стараюсь дышать. Но дыхание выходит мелким и частым.
— Не трясись. Никто не умирает от этого. Ты так точно не умрёшь.
— Почему? — у меня уже зуб на зуб не попадает.
— Я не позволю, — обрывает Рэмиан, крепче прижимая меня к себе.
Жар тела Рэмиана и его спокойное дыхание сначала действуют раздражающе, а потом накачивают меня спокойствием и уверенностью, что рядом с ним можно не бояться ничего, кроме него самого.
