Еще несколько минут назад сам Ломтев думал о том же. Какое там вытрезвление! Алкоголь по-прежнему бродил в нем, во всем теле ощущались ломота и тошнотворная слабость, испарина проступала на коже.
— Да брось ты, парень, не кисни, — сказал мужик. — Ну, замели, ну, с кем не бывает… Не бери ты в голову. Со мной, думаешь, не случалось? Я вон на прошлой неделе так подзалетел, ё-мое! Толик не даст соврать…
— Было дело под Полтавой, — Толик улыбнулся, обнажив передние зубы, среди которых одного не хватало, и ободряюще подмигнул Ломтеву.
И хотя разумом Ломтев отлично понимал, что их сочувствие ровным счетом ничего не стоит, все же от этих слов, словно бы оправдывающих его, делающих его вину как бы всеобщей и даже не виной уже, а бедой, ему стало легче на душе. Он ощутил, как ток родства вдруг прошел между ними.
— Пару рваных отстегнешь? — деловито осведомился Толик, извлекая все из той же сумки граненый, замусоленный стакан, и, получив согласие Ломтева, принялся разливать вермут. — Ну и лады тогда. Вздрогнули.
Они выпили, и Толик мечтательно закатил глаза.
— Вытрезвиловка, говоришь… А я слыхал, есть у нас в Москве одна вытрезвиловка особая, образцово-показательная. Врать не буду, я там не был. Но мне мужик один рассказывал, он свой парень, заливать не станет. Он там сутки прокантовался. Так в той в вытрезвиловке все по высшему классу: эти самые, как их… пижамы каждому дают — одним словом, что положено, согласно прейскуранту, то, значит, вынь да положь. И простыни крахмальные, как в отеле для интуристов. Наш брат работяга разве знает, что ему положено? Ему подушку в зубы — и не чешись. А там всё интеллигенцию привозят: профессоров, адмиралов, ну, актеров еще знаменитых… Так с ними разговор другой, им всё на высшем уровне. Ну что ты! А утром, значит, глаза разлепишь, тебя под ручки — и хошь в сауну, хошь в бассейн, хошь под душ — это кто как пожелает. Ну, само собой, из сауны вышел — тут тебе бар со стоечкой: коньячку, если желаешь, рюмашку можешь принять или пиво чешское само собой… Во жизнь-то! Совсем другое отношение к человеку! Ну, и деньги берут большие, это уж само собой. Так при культурном обслуживании и заплатить не жалко, верно я говорю, Витёк?
Ломтев кивал, умиротворенный, растроганный, охваченный братским чувством единения с этими двумя случайными своими знакомыми. Он уже преодолел первое — похмельное — отвращение к вину, и теперь бодрящее, возвращающее к жизни тепло разливалось по его телу.
