Маша, казалось, не угадывала надвигающейся опасности. Она была полностью во власти других чувств. Пусть эта совместная их поездка в Ленинград имела горький привкус, но она все-таки была их п е р в о й совместной поездкой. Пусть этой их близости, этой их общности забот, этой иллюзии семейного союза суждено было продлиться очень недолго, но Маша не могла не испытывать сейчас совсем особого, незнакомого ей прежде волнения. Ее сердце тосковало по возможности заботиться о близком, любимом человеке, и вот теперь у нее была такая возможность. И она готова была исполнять свою роль со всей горячностью и целеустремленностью.
А между тем Ломтев принялся развивать новую свою идею. Он считал, что, пожалуй, прежде всего следовало бы подкрепиться (хотя, честно говоря, есть ему совершенно не хотелось, даже думать о еде было противно), и может быть, даже выпить кружечку пивка (он так и произнес с нежной ласкательностью: «к р у ж е ч к у п и в к а») чисто в лечебных, что называется, целях… Тогда он будет чувствовать себя куда увереннее, он-то уж себя знает…
— Нет, — сказала Маша. — Нет. Ни в коем случае.
— Но я тебя прошу… — сказал Ломтев.
— Нет, и не проси даже. Ты дал вчера слово. Я уже вижу: тебе лишь бы дорваться до выпивки!
— Поздравляю! — язвительно сказал Ломтев. — Ты рассуждаешь в точности как моя жена.
— Ну что ж. Значит, твоя жена рассуждает здраво. Тебе повезло с женой.
— Маша, — примирительно сказал он, — давай не будем ссориться.
— Нет, Ломтев, нет. Сейчас ты пойдешь и сделаешь все так, как мы вчера договорились.
— Но я не могу! Понимаешь: н е м о - о г у!
— Моя мать в таких случаях говорила: а ты через «не могу».
— Да я действительно не могу, честное слово, не могу я, Маша!
— Можешь, Ломтев, можешь.
Что-то непробиваемое, железобетонное почудилось ему в ее голосе. Светлана, ну чистая Светлана!
— Конечно, — саркастически заметил он, — тебе лучше знать, что я могу, а что нет.
— Представь себе, лучше.
Он остановился, глядя ей в лицо с внезапно вспыхнувшей ненавистью, чувствуя, как озлобление ослепляет его.
— Вот что, — раздельно, трясущимися губами выговорил Ломтев. — Ты тут не командуй. Ты мне не жена, чтобы командовать! Надоело! Поняла?!
Маша схватила его за рукав.
— Витя, Витенька… Но ты же сам… Ты же слово давал…
— А ты разве не знаешь, — издевательски, с кривой усмешкой отвечал Ломтев, — что у п ь я н и ц нет слова? Нет! Пропито! Пропито, поняла?!
Видно, не столько слова его, сколько взгляд, сколько это внезапное озлобление, побелевшие, трясущиеся губы испугали ее. Слезы выступили на ее глазах.
