Отец Серафиты провожал их взглядом, его маленькие глазки сияли на лице, расплывшемся от умиления; но как только он обернулся к Мике, лицо его снова стало каменным.
– И всё-таки моя Серафита – слишком мягкосердечный ребёнок, – сказал он тихо и задумчиво, как будто разговаривал сам с собой. – И совершенно забывает пользоваться кнутом, как и в случае с этим Пешнегом…
Он поднял руку и щёлкнул пальцами.
– Такая сентиментальность в ней уж точно не от меня. Смотритель! – рявкнул он. – Проследи, чтобы этого мальчишку как следует высекли у позорного столба. Я не позволю запятнать честь своей дочери!
В дверях нарисовалась крупная фигура с тяжёлым хлыстом в руке.
– Не беспокойтесь, мой господин, я прослежу, – раздался до ужаса знакомый голос, и в конюшню вошёл Калеб, старший брат Мики.
– Уж я надеюсь, – проскрежетал отец Серафиты, развернулся и вышел из конюшни.
– Что ж, братец, – прохрипел Калеб, хватая Мику за воротник и выволакивая его во двор. – И не говори, что я тебя не предупреждал. Брат ты мне или не брат, ты мне дорогу не перейдёшь…
Он подтолкнул Мику к столбу и привязал его руки к перекладине.
– Пришло время показать, каким хорошим смотрителем может быть твой брат…
Но Мика уже не слушал. Он смотрел в дальний конец двора, где возилась маленькая девочка лет шести, с растрёпанными волосами цвета соломы и в стареньком платьице из голубого хлопка. Она играла с прекрасной деревянной фигуркой лошади, которую нашла во дворе пару недель назад; одной ноги у лошади не хватало – она отвалилась, когда её небрежно швырнули в проём балконного окна.
Глаза Мики наполнились слезами ещё до того, как просвистел первый удар.
Мика наклонился и поморщился. Бордово-красные рубцы, избороздившие его спину, немного зажили. Теперь они стягивали его плечи, как майка, которую никак не снять, и причиняли ему боль только при резких движениях. Как сейчас.
Он опустил свою флягу в ручей и стал наблюдать, как пузырьки воздуха весело вырываются на поверхность, пока вода с бульканьем наполняет флягу.
Он шёл уже три недели: три недели по пыльным дорогам, топким путям и каменистым тропам; он оставлял равнину позади и поднимался к высоким землям; пейзаж медленно менялся, а воздух становился разреженнее. Далеко впереди, за тихо струящимся ручьём, до самого горизонта простиралась огромная пустыня бесцветных каменистых осыпей и низких утёсов.
Это был барьер. Бесплодные земли. Полоса, которую ему нужно пересечь, чтобы добраться до высоких земель.
