В середине стенгазеты было отведено место под меню — его собственноручно писал отец каждое воскресенье после обеда. Он писал для мамы блюда, которые необходимо было готовить в течение недели. Например:
Понедельник — сосиска с пюре, огурец.
Вторник — котлета, картофель с маслом.
И так далее.
Мама переносила это стоически, а когда я однажды спросил: «Господи, как ты можешь это терпеть?» — она ответила:
— Какой сегодня день?
— Четверг, — сказал я.
— А что у нас было на ужин?
— Макароны с ветчиной, — ответил я.
— А теперь загляни в меню.
Естественно, там было написано ризотто.
Я пошел в свою комнату. «Своя» означало, что я делил ее со старшим братом. Тот, как обычно, валялся на тахте, читал и грыз яблоко. Этот человек потреблял яблоки в неимоверных количествах. Огрызки он, как правило, кидал под мою кровать. Делал он это абсолютно механически, без всякого злого умысла — просто ему было так удобно. Когда он читал (а читал он почти постоянно), мир вокруг переставал существовать. Можно было на него кричать и все равно оставаться незамеченным. Однажды от злости я ему пукнул прямо в нос, чтобы вызвать хоть какую-то ответную реакцию, но он даже не пошевелился. Это приводило меня в бешенство. Брат был где-то очень далеко: с корсарами или туарегами.
Мне страшно хотелось его зацепить, вывести из состояния, которое меня раздражало. Вечера, когда родители оставляли нас одних, были похожи между собой как две капли воды. Убедившись, что все в порядке, попрощавшись, повторив, чтобы мы никому не открывали, они чмокали нас и уходили. Мне это очень не нравилось, потому что я уже знал, что сейчас будет.
Брат падал на пол и притворялся мертвым. Я поначалу ухмылялся и говорил: «Ладно тебе, я знаю, что ты придуриваешься!», «Ну и лежи себе, придурок!» и все в таком духе. Однако спустя какое-то время мне становилось неуютно. Наклонившись, я слушал его дыхание, а когда мне казалось, что он уже не реагирует даже на щекотку, я начинал сходить с ума и, рыдая, умолял его очнуться, как это делают истерические особы на похоронах. Сполна насладившись моим страданием, он вставал и шел по своим делам. Я покупался каждый раз.
Так вот, брат, как обычно, лежал на постели, читал и хрумкал яблоком. Плевать он на меня хотел. Что ему был человек, который еще совсем недавно в дневнике, где должна была стоять подпись родителей, писал мама?
* * *
Случилось это, когда мой отец вернулся из СССР и всем восторженно твердил, что там никогда не будет голода, потому что в гостинице, где он жил с какими-то солдафонами, хлеб в столовой был бесплатный.
