Например, я заходился икотой от какой-нибудь шутки, а А. сжимала мне руку, что означало «не позорься».
Перед домом я сделал попытку ее поцеловать. Она позволила, после чего ее взгляд остановился где-то на уровне моей шеи.
— У тебя оторвалась пуговица, — сказала она деловым тоном, — завтра я тебе ее пришью.
Из чего я понял, что завтра мы все же увидимся, но не более того. Мне, наверное, стоило уделять больше внимания этим мелким знакам. Может, я просто не хотел?
На следующий день я пришел в назначенное место. А. тоже пришла, только прихватила с собой какого-то друга, попавшегося ей по дороге. Так что на собственном свидании я оказался стопроцентным кретином. Они болтали обо всем на свете, а на моем лице было выражение идола с острова Пасхи.
Того идола в моем лице они таскали по улицам до самой пивной, где мне таки выпало сыграть эпизодическую роль. Ее друг вообще не понимал, что это мое свидание. Лишь к концу вечера он стал волноваться больше, чем я. Видимо, он вообразил, что такой приятный день мог бы плавно перетечь в эротические сумерки, но А. вдруг сказала: «ну, нам пора», — и взяла меня за руку. Чувак пару минут находился в полной прострации, не зная, в каком направлении ему податься.
Перед домом я поцеловал А., и она, зевнув, сказала: «Завтра». Я уже понимал, что это значит.
На другой день она пришила мне в парке пуговицу, посмеялась над своей работой (не надо мной) и поправила мне воротник. То был очень важный момент. Как только она отпустила мой воротник, мне следовало немедленно вскочить в первый попавшийся трамвай, автобус, на самого быстрого коня или еще лучше — сразу улететь. Я этого не сделал.
* * *
Сразу после школы я подал в одно министерство заявление о приеме на работу. Я зашел туда по-простому, в джинсах и майке, потому что был уверен в исходе — выперли бы меня По-любому. Принимавший чиновник держался на почтительном расстоянии — то ли не хотел говорить, то ли боялся подцепить блох, не знаю. Выслушав меня, он пожал плечами и отвел к начальнику отдела кадров.
Тот сидел за огромным столом с портретом Густава Гусака за спиной и обнюхивал бумаги перед собой. Все здесь было продумано так, чтобы человек перед этой демонстрацией мощи абсолютно потерялся. Даже кресло, на которое меня усадили, продавливалось все ниже и ниже к полу. Последние капли уверенности покидали меня. Может быть, причиной тому был внимательный, но строгий чиновник, в задачу которого входило всегда смотреть в направлении окон. Кадровик через стол вперил в меня водянистые глаза и с улыбкой и неподдельной бодростью перешел прямо к делу:
