Андулка вернулась в зал.
Сестра объявилась не скоро. Солдат, бывший все время с ней, небрежно попрощавшись, скрылся в безымянной зелени своих товарищей. Сестрица поправляла платье, чувствуя себя виноватой. Всю дорогу домой они молчали.
Вернувшись домой в Прагу, Андулка сразу попала под машину. Бог знает, чем была занята ее голова. Водитель объяснил, что ничего уже не смог сделать, свидетели это подтвердили. Андулка пролетела по воздуху как тряпичная кукла, без крика, свернувшись в комочек, и в абсолютной тишине потеряла сознание. Когда же она открыла глаза и увидела перед собой лица зевак, то прошептала: «Передайте привет Тоше…» К счастью, никто не понял, о ком идет речь.
* * *
Отец смирился и только нервно наблюдал за нами. Иногда он пытался напомнить о себе, о том, что с ним тоже надо считаться, но это было не просто. Тогда он взял себе небольшой участок земли и занялся разведением овощей. Наверное, потому, что среди овощей трудно встретить хамский сельдерей или пьяную картошку с суицидальными наклонностями.
Полное поражение он потерпел однажды вечером, когда мы смотрели хоккей по телевизору. Отец вдруг со значением поднял брови.
— Говорят, — начал он, — это будет последний чемпионат для Голечека.
Минуту было тихо. Затем брат что-то пробубнил.
— Я все слышал! — взревел отец и выскочил из комнаты. Добежав до кухни, он схватил мать: — Ты слышала этого мерзавца?!
А она лишь удивленно пыталась понять, в чем дело. Отец что-то ей возбужденно несколько раз повторил, на что мама ему ответила: «Тебе, наверное, послышалось…», что завело его еще сильнее.
— Я отлично все слышал! До чего я дожил?! Один оброс, как Эзоп (вряд ли отец четко представлял себе, о ком идет речь), а другой вообще меня в гробу видел!
Затем снова подлетел к телевизору, вскинул на брата палец и зашипел:
— Ты сказал ДЛЯ ТЕБЯ ТОЖЕ! Ты сказал ДЛЯ ТЕБЯ ТОЖЕ! Не отопрешься!
Брат спокойно, хладнокровно, невозмутимо смотрел на него. В разговор, вытирая руки о фартук, вступила мама:
— Можешь повторить, что ты сказал папе? — спросила она беззлобно, доброжелательно.
— Я сказал, что служебная собака Цыган сломала обе руки. Еще сказал, что капитан Бартошевич разбился на скользком камне, — ответил брат, вальяжно наливая себе пиво.
— Вот видишь! — повернулась мать к отцу и проследовала на кухню.
Ужас застыл в глазах отца. Неожиданно он понял, что битва окончена. Он проиграл. Окончательно и бесповоротно. Мир его небьющихся стаканов, его наставлений («В жизни, парни, для всего необходима бумажка!»), мир его отцовского авторитета, его волшебная империя, которую он выстраивал, — все сгинуло, он их просрал навсегда.
