* * *
Прежде всего отметим, что по характеру изложения 13-я глава, так же как и 14-я, примыкает к предшествующим и заметно отличается от последующих глав (15–41) первой части «Афинской политии». Существенная черта первых 14 глав — наличие в них ссылок, предположений, подкрепляемых теми или иными соображениями, оговорок относительно господствующих мнений и пр., тогда как в последующих главах Аристотель излагает факты но истории афинского государственного строя, как правило, уже не пускаясь в экскурсы относительно «доказательств» или суждений других историков и политиков.
Конечно, и в дальнейшем сказываются особенности источников, использованных автором, и влияние его политических воззрений, встречаются также рассказы анекдотического характера, но ссылки на то, что «некоторые думают», доказательства (σημεία) тех или иных предположений, свидетельства (μαρτύρια) и т. п. уже почти отсутствуют, хотя истолкование событий, разумеется, продолжает носить субъективный характер.
Уже первые исследователи «Афинской политии» обратили внимание на этот особый характер ее первых глав. А. Бауэр[113], например, сближал исторический метод Аристотеля в этих главах при установлении им основных моментов развития древнейшего государственного строя Афин с методом Фукидида, σημεία «Афинской политии» с τεκμήρια «Истории Пелопоннесской войны». Нам все же кажется, что Бауэр, увлеченный своей идеей о духовном сродстве Фукидида и Аристотеля, противопоставляемого им не без некоторого основания, как увидим, риторической школе в историографии IV в., сильно преувеличил это сходство, а главное, недостаточно учитывал специфические черты в изложении Аристотеля. Эта специфика объясняется не только наличием у автора «Афинской политии» исследовательских установок, сходных с установками Фукидида (так полагал Бауэр). Дело обстоит сложнее. Нам и придется для выяснения этого вопроса перейти из сферы государственно-правовых понятий в область риторики, логики, в частности теории научного доказательства. Тогда станут яснее сходство и различие как между Фукидидом и Аристотелем, так и между последним и представителями риторического направления в греческой историографии.
В начале своей «Риторики» Аристотель замечает, что составители руководств по риторике мало сделали для анализа ее элементов, что они ничего не говорят о доказательствах, требующих специального уменья, но занимаются по большей части тем, что к делу не относится: душевными переживаниями, каковы, например, подозрение, жалость, гнев и т. д. Между тем задача спорящей стороны заключается лишь в том, чтобы показать: «было или не было, совершилось или нет»
