Впрочем, это маловероятно — она ведь поставила бутылку за пакетами с крупой. Отрадные мысли о выпивке прервали звуки с соседнего двора.
Выключатель снова щелкнул, жилище Спаса погрузилось в темноту. Наташа слышала его шаги всё и ближе и ближе. Наконец, он предстал перед ней в светлых брюках, распахнутой рубахе и сланцах на босу ногу.
В одной руке он держал красивый графин резного стекла, наполовину полный. Пальцы другой сжимали горла пивных бутылок.
— Ну что, хозяйка? Как в таких случаях у вас говорят?
— Вздрогнем?
— Да!
* * *
Они расселись под лозой, как на именинах. Спас занял хозяйское место — плетеное кресло. Наташа устроилась на краю семейной скамьи, подальше от лампы, поближе к густой тени.
Закуска была скудной, зато выпивки — в изобилии. Наташа выставила на стол недоеденное Сигизмундом сыровяленое мясо местного козла и козий же, отвратительно пахнущий сыр. Она не позволила Спасу пить пиво из горлышка, принесла из буфета высокую пивную кружку и пятидесятиграммовый стаканчик. Наташа угадала во всем. В кружку он опорожнил одну из трех пивных бутылок, а в стаканчик налил чуть желтоватую жидкость из графина. — А в графине что? — поинтересовалась Наташа. — Ракия. Я всегда запиваю ракию пивом, — с вызовом ответил он.
— Это очень по-русски, — со всей возможной задушевностью отозвалась она.
— Значит, у нас русская вечеринка! Прозит!
Опустошив стаканчик, он продолжал смотреть на неё с вызовом, а она вдруг вспомнила, что есть ещё в холодильнике вполне съедобная клубника. Пришлось снова отправиться на кухню, включить свет — как-то неудобно при нём шуровать в темноте. Она старалась мыть клубнику как можно медленней. Неяркий свет, испускаемый из-под желтого абажура, позволял ей видеть происходящее в беседке. Наташа заметила: в её кратковременное отсутствие он наливал себе из графина ещё три раза. Нет, надо же и ей напиться. По возвращении в беседку она поспешно допила вино, остававшееся в бокале, и попросила его:
— Налей ещё!
— О! — усмехнулся он. — Ты перешла на со мной на «ты». Прекрасно! Воспринимаю это, как знак особого доверия. Ведь до конца ты не доверяешь никому.
— Не знаю…
Она прижала к губам спасительный бокал, уселась на скамью, отодвинулась в тень, но та была слишком узка, не скрывала её всю. Лицо он, пожалуй, уже и не рассмотрит, но руки! К тому же придется всякий раз вылезать из норы за новой порцией.
— Почему ты прячешься от меня? Не напудрила нос? Да Бог с ним! Ты, наверное, думаешь за ту бабу… Ну, блондинку… Танцовщицу…
