– Это всё? Или ещё где-то прячешь?
Фарбаутр вбежал в комнату, и склонившись, тщательно всмотрелся в лицо Горака, который залепетал, чуть не плача:
– Я… Я…
По мимике, по бегающим глазам Фарбаутр пытался хотя бы приблизительно понять, что слышит чех, какие вопросы? Его голова задралась ещё выше – Горак со стоном стиснул зубы. Видимо, некто потянул ему волосы сильней. Вскинутые за спиной руки тоже закрутились по спирали.
Фарбаутр едва сдержался, чтоб не потрогать воздух рядом с чехом, стоявшим на коленях. Он знал – это только воображение, призрачный дым. Но, где-то в подкорке робко звучало: а вдруг…?
– Нету больше… – проскулил чех, смежив ресницы от боли. – Нету…
Крепыш брезгливо отцепился, и кому-то кивнул, отойдя.
Прерывисто, испуганно дыша, Томаш повернул голову.
Из темноты к нему вышел ещё один – самый худой, и щуплый из всех четверых, похожий на подростка.
– Карел…? – сдавленно прохрипел Томаш.
Глядя себе под ноги, тот встал напротив.
– Спроси, как узнали? – голос четвёртого прозвучал с какой-то загробной тоской и горечью.
– Карел… Карел… – зачастил Томаш скороговоркой.
– Все офицеры Аненербе у нас под наблюдением. Везде. И в госпитале тоже… – печально сказал мужчина.
– Карел! – чех в отчаянии попытался вскочить с колен. – Не над…!
Крик его захлебнулся. Горак мотнул лицом в сторону, и быстро затряс головой, отплёвываясь, морщась и корёжась.
«Что-то брызнули!» – понял Фарбаутр.
И Горака, похоже, отпустили.
Свалившись на пол, он тут же начал суматошно тереть рукавом щёки и глаза, с надрывным плачем отползая к стене.
– Карел! Я умоляю! Не надо! – выл он в страхе.
Каблуками Горак чертил по полу жирные зигзаги, рыдал и прикрывался ладонью, пятясь всё дальше, пока не забился в угол. Но, и тут он продолжил панически вжиматься в стену, колотя по ней локтями, затылком и спиной.
– Пожалуйста! Карел! Оставь! – чех голосил как ребёнок.
Рука, которой он защищался, резко дёрнулась вперёд, вытянувшись во всю длину. И замерла. Кто-то вцепился в неё стальной хваткой.
– Не забира-ай его, Карел! – взревел чех утробно.
Лицо Горака исказилось параличной гримасой. А глаза с диким ужасом смотрели на запястье вскинутой руки.
Фарбаутр медленно приблизился. И увидел острый кончик указки в рукаве. Тихо подцепив её двумя пальцами в чёрной перчатке, он осторожно потянул палочку наружу.
– Не на-адо-о! – ревел Горак. – Не забирай! Не надо!
По щекам ручьями текли слёзы, смывая последние, еле видные штрихи – остатки анатомического рисунка.
