Фарбаутр, не оглядываясь, толкнул кончиками пальцев дверь за собой и она негромко захлопнулась, щёлкнув замком.
А Томаш ступил на лестницу, скрипнув доской. Сердце колотилось в такт пульсирующему мозгу – выпукло и остро. Настал момент реализации стократ просчитанного плана.
Сейчас, едва войдя домой, нужно стремительно выгрести из тайников все блокноты. Там информация на каждого: кто, где живёт, и что умеет. Написано, конечно, впопыхах за эти три недели, но, тем не менее, стоит дорогого.
Затем, вылезти в окно, и спуститься на задний двор. Снаружи уже темно, да и рабочий день окончен. Цепные псы его знают – не зря кормил шесть лет! Лаять не станут.
Дальше, встать на крышу самой высокой собачьей будки и перемахнуть через забор.
И прячась в тени, добежать до Банного моста – благо, он тут рядом. Внизу, у опоры, давно заготовлен и спрятан маленький плотик, сколоченный из нестроганых жердей. Там же лежит и длинный шест.
Десяти минут хватит, чтоб переправиться под мостом на тот берег. Солдатика в охапку и закоулками подальше отсюда!
И требовать, настаивать, чтоб его, Томаша, вывезли из города сегодня же ночью! Прочь из страны! В Германию! Там не достанут.
Хотя, зная возможности тех, кто числился в блокнотах, Томаш не был уверен и в этом… Но, тут уж пусть голова болит у «Аненербе» – он для них самый ценный объект.
На цокольном этаже Томаш резко обернулся. Показалось, что следом кто-то идёт – невидимый, тихий и опасный.
Фарбаутр отшатнулся и замер. Горак услышал шаги? Ведь он не реагировал даже на громкие окрики рядом!
Чех – хоть и настороженно – но, посмотрел всё же, сквозь него.
Внешность Горака – особенно вблизи – всё больше обретала свой прежний, человеческий вид. Чёрно-белый рисунок мышц и венозных ручейков истлевал, сквозь штрихи проступали мелкие родинки, морщины, и седая щетина.
Позади себя Томаш увидел лишь пустоту – лестничный пролёт, гладкие дубовые доски, освещённые мягким, матовым светом керосинки. В душе защемило: а трактир? не жалко?
«Не жалко! – решительно и твёрдо ответил себе сразу – Они меня в пещере не пожалели, когда Вацлав поднял посох. Молчали, и ждали, что будет! Так что, хватит и того, что я не вписал в блокнот хозяина трактира».
Секунду Фарбаутр и Горак стояли лицом к лицу. Чех нервно сглотнул, и продолжил идти по ступеням.
Впереди, наверху, показался коридор второго этажа. Длинный проход устилала траурным шлейфом чёрная занавесь, словно ковровая дорожка.
Тут и там, вразброс, маячили растерянные полицаи. Фон Зефельд, с таким же изумленным выражением, отличался от них лишь военной формой.
