Короткое затишье рухнуло, как только староста, свернув немецкую бумагу, произнёс:
– Держаться надо теперь вместе. Иначе, перемрём…
И тут всё завертелось ураганным кувырком. На Караваево опять обрушились гомон, гвалт и суета.
Селяне кинулись сгребать в своих чуланах, погребах остатки съестного и тащить их к старосте в дом. Его изба отныне стала общим складом.
Деревня превратилась в суетливый, быстрый муравейник.
Старики торопливо сновали с мешочками и торбами туда-сюда, обратно.
Совиным на этот склад было нечего нести – полицаи выгребли у них продукты подчистую.
– Значит, будем помогать рабочей силой! – решила мама.
Витя бегал по соседям, забирал коробки да тюки и волочил всё к старосте во двор.
Мама же, со старостой и его братом Трофимом, колотила навесные полки на складе. Втроём они собирали и глухие деревянные короба, обшивали их внутри листами железа – тут стали прятать от мышей пакеты с крупами и мукой.
Стеклянные банки решили беречь для солений и консервов.
– Если будет из чего их делать… – с тяжким вздохом прибавил староста, оглядывая склад по окончанию сбора припасов.
Заготовок вышло очень мало, хоть и скребли по сусекам целый день. Но, здесь теперь хранилась жизнь деревни.
Любой кусок – даже мизерную крошку – ежедневно делили на всех. Доля получалась очень скромной – едва-едва чтобы хватало сил работать – готовить корма свиньям и корове.
Обернулось, правда, так, что Дарья, поросята и куры тоже начали делиться своим кормом с деревней взамен.
У поросят забирали по нескольку мелких клубней с той картошки, что для них оставили немцы.
От Дарьи с каждой дойки черпали кружку молока, отдавая на семью поочерёдно. Благо, немцы полноту ведра не замеряли.
Ну, а от кур деревне доставалась горсть зерна – от дикой ржи, что стали собирать отныне им повсюду. До той поры её, растущую то тут, то сям – как будто бы не замечали. Зачем, когда в магазине в соседнем посёлке всегда была пшеничная мука?
Теперь же, в ход пошли вручную молотые ржаные отруби, а стебли вперемежку с сеном получала корова.
Поэтому, и тёплый хлеб и сладкое, парное молоко, которыми сейчас завтракал Витя, одинаково пахли рожью…
На кухню вышла мама, кутаясь в пуховый платок. Стоял октябрь, самое начало – и по утрам в избе уже было ощутимо зябко, предстояло ещё запасать и дрова.
– Мам, чего ты встала? Я и сам тут всё один! – упрекнул её Витя.
Мама грустно улыбнулась, подойдя к столу.
– Доедай – кивнула она на остатки хлеба с молоком. – И застегнись потеплее, как станешь выходить.
