Ирман ворчит.
-- Катался, небось...
Мы бросаем ему упряжку и входим в избу. Лянцер и компания действительно жгут избу. Ломают перегородку, снимают пол, рубят на части и ставят в камин. Камин пылает как огненное жерло.
-- Что вы, черти, делаете?
В моей голове мелькает трезвая мысль. Завтра придётся вытёсывать доски и плахи и заново чинить все эти изъяны.
Но они увлеклись и не слушают.
Полозов декламирует гимн огню в стихах собственного сочинения, ибо мы все до одного сочиняем стихи, особенно в пьяном виде:
Пламя встаёт до небес,
Красный, разнузданный конь...
-- Брось, -- кричит Бинский, -- пойдём.
Мы опять выходим на двор.
-- Пойдём? -- повторяет Бинский.
-- Пойдём, -- откликаюсь я.
Мы стоим друг против друга и перекликаемся как два перепела.
-- Куда пойдём? -- наконец, спрашиваю я.
-- Пойдём на колокольню, звонить в набат, -- предлагает Бинский.
-- Нет, это старо. В прошлом году Шиллер звонил в набат. И даже ни одна собака не вышла на звон.
-- Идём к магазинам сменять часовых, -- решительно предлагает Бинский.
-- Зачем? -- спрашиваю я с минутным удивлением.
-- А зачем их ставят? -- кричит Бинский. -- В такую ночь... Кто украдёт?
Действительно, на Колыме никто не украдёт. Разве смотритель украдёт. Но он крадёт днём, а не ночью, и расписывает по книгам.
-- В такую ночь, -- повторяет Бинский значительно, -- все пьют, пируют, а они мёрзнут. Пошлём их домой. Мы станем на часах, мы, го-су-да-рстве-нны-е пре-сту-пни-ки...
-- Идём!
Он заражает меня своим мрачным энтузиазмом.
-- Идём, ура!
-- Allons, enfants, de la patrie...
Бинский надувает щёки и выдувает марш. Мы стараемся идти в ногу, хотя это и трудно.
Магазины в трёх шагах за первым углом. Там сложены казачья мука и казённая соль. И два поста спереди и сзади. Вот старая школа и городские весы. Ну-ка, кого они поставили мёрзнуть в эту пьяную ночь?..
Перед дверью стоить мальчик с пальчик, в большом тулупе, с большущей берданкой в руках. Это Лучка Гусёнок, самый маленький казак на всей Колыме и самый безответный. Ему 25 лет, но бороды у него нет. Его красный носик наивно выглядывает из-под мехового капора.
-- Лучка, ступай домой, -- говорит басом Бинский.
Лучка склоняет головку набок и отвечает тоненьким, сюсюкающим голоском:
-- А вы бы сами шйи, Айександр Яковйевич!..
Бинский радостно смеётся и с высоты своих двенадцати вершков протягивает руку над головою Лучки, снимает с него капор и ласково гладит его по темени, потом опускает капор.
-- А где другой? -- говорю я озабоченно.
