2
Проснулся Санька от холода. В бараке здорово выстыло. Санька попытался лечь и так и этак, чтобы согреться, залез под одеяло с головой, но толку было мало.
— Ну чего возишься? — услышал он негромкий голос отца. — Вот возьми спальный мешок. Мы под утро все в мешки забираемся. А с вечера жарища — хоть веник в руки бери.
Мешок шлепнулся на нары.
— А ты почему не спишь? — спросил Санька.
— Мне уже вставать пора. Смену на вахту отправлять надо.
Санька не успел еще залезть в мешок, как в дверь гулко забарабанили.
— Кого это леший по ночам носит? — проворчал отец и, чиркнув спичкой, зажег керосиновую лампу. Люди на нарах зашевелились.
Отец подошел к двери и изо всей силы двинул ее плечом. Дверь распахнулась, впуская в барак ватные клубы пара.
— Входи, мы не запираемся, — сказал отец. — Силенки, что ли, не хватило?
На пороге стоял человек, лицо его было до самых глаз замотано шарфом. Хлопая белыми ресницами, человек спросил:
— Кто тут Арбузов?
— Ну я, а что? Гостинцев мне принес?
Вошедший размотал шарф, и, вглядевшись в его лицо, отец уже серьезно спросил:
— Случилось что-нибудь?
— Человек обморозился. Сильно. Кровь носом так и хлещет. Видно, легкие спалил.
— Вы откуда?
— Из сейсморазведки. Километров пять от вас. Нужна машина. Вот послали к Арбузову.
— Ах ты черт! — сказал отец. — И Володя, как на грех, уехал… Ну, ладно, ребята поймут.
Он стал одеваться.
— Вы сами поедете? — чуть удивленно спросил сейсморазведчик.
— Сам, — буркнул отец. — Я шофер не ахти какой, да тут светофоров нету. Пошли!
Скоро снаружи простуженно закашлял мотор, потом кашель перешел в рычание, и вскоре стало тихо — вездеход ушел.
— Больница в Еловом, — среди общего молчания сказал кто-то. — В оба конца часа четыре, да отсюда до буровой полтора. В общем, придется третьей смене еще одну вахту вкалывать.
— Арбузову плевать, — раздался вдруг злой голос. — Ему нашего брата не жалко. Хоть в дугу согнись — все мало. Привык, понимаешь, нашим горбом ордена зарабатывать!
Санька весь сжался, услышав эти слова. Но у него отлегло от сердца, когда заговорил Рубакин.
— Ты его ордена не трожь, Иван, — с тихой угрозой сказал бурильщик. — Матвеич здесь двадцать лет жилы рвет. Ты за свою жизнь воды столько не выпил, сколько из него комары крови повысосали. А о третьей смене не убивайся, там люди, небось, не тебе чета.
Рубакин поднялся и растопил печь, плеснув на дрова немного керосину. Пламя в печи обрадованно загудело. Рубакин поставил на конфорку огромный ведерный чайник и закурил.
