– А я подумал, ты экстремист, фанатик.
– Да какой я фанатик? Я, конечно, верующий Алхамдулилах! Ходил в мечеть и все такое, но трудно сказать, что я фанатик, и это… ну помощь ребятам делал по своему желанию, просто ничем другим заняться не было возможности.
– А уехать не пробовал?
– Пробовал. Еще до первой ходки три месяца прожил в Петербурге у знакомых ребят, но у меня ничего не вышло. На работу не брали, не было постоянной регистрации, и кроме этого, местные нас ненавидели, называя хачами или чурками. Да и вид у меня такой неподходящий, сам видишь – худой и длинный. Милиция тормозила каждый день и требовала бабки за отсутствие временной регистрации. Взял у пацанов в долг десять тысяч рублей и на попутном Камазе вернулся домой, иначе точно сел бы за кражу или грабеж. Ты не смейся, но иногда я думаю, зачем меня родили на этот свет? Чтобы я мучился? Я ведь знаю, что никогда не найду нормальную работу, может быть, не заведу семью и большую часть жизни проведу в тюрьмах. Родная мать отказалась от меня! Мне всегда говорили, что всевышний посылает испытания тем, кого любит, и я должен выдержать их, чтобы оправдать доверие, но почему-то приходят мысли о том, что почему я должен терпеть лишения в стоптанных башмаках и без гроша в кармане, безо всякой надежды, а другие терпят испытания в роскошных квартирах и домах, управляя дорогими машинами и встречаясь с красивыми женщинами? Мне говорят, что этот мир подобен крылышку комара по сравнению с бесконечностью, что нас ожидает на том свете, но у кого-то это крылышко лакированное и пахнет фирменным одеколоном, а других поломанное пополам и воняет помойкой.
– Ну ты не огорчайся так, ты еще молодой. У тебя все впереди. Успеешь и дом построить, и детей завести, утешал учитель.
– Спасибо, брат, за добрые слова, надеюсь, что так и будет когда-нибудь, а если не будет, то тоже ничего.
– А ты за что здесь?
– Подозревают в экстремизме и еще какой-то ерунде. А вообще я учитель биологии.
– Да ну! Не знал, что учителей тоже сажают.
– Как видишь.
– А что у тебя с лицом и руками?
– Пытают тут на допросах, бьют, издеваются. Майор здесь главный, имени не знаю, не представился, требует, чтобы обращались к нему – господин майор. Мерзавец такой, маниакальная тварь, хотя сегодня пытался выглядеть добреньким. Я надеюсь, что тебя будет допрашивать кто-нибудь другой, – сказал он, почему-то испытывая жалость и одновременно симпатию к своему товарищу по несчастью.
