Она поцеловала его в лоб, но он чуть отодвинул голову и продолжил:
— Однако именно супругом я быть не хочу. Это так по-простецки, по-мещански. Нет, моя дорогая, ты не увидишь меня в тапочках или в халате. Тапочки затаптывают чувство… Правда?… Хорошо я сформулировал?… Мужчина и дома должен быть безукоризненным. Галантным по отношению к жене, рыцарственным, всегда к ее услугам, чтобы люди видели: он умеет быть джентльменом. Правда? Видишь, какие у меня взгляды насчет этого. Я не аристократ, но отчего бы мне не принять их обычаи, если те изящны и вообще комильфо. Жизнь необходимо улучшать по мере возможностей. Это же касается и жены. Сохранять все формы, чтобы не надоесть друг другу в совместной жизни. Не так ли, дорогая?…
Это позабавило Богну и растрогало. Сперва ей казалось, что Эварист всерьез провозглашает свои взгляды на супружество, но потом она поняла его намерение: он хотел научить ее, брался за ее воспитание, любимый мальчик, причем сделал это так простодушно, так вежливо.
— Да, мой единственный. — И она обняла его за шею.
Он крепко прижал ее к себе и после нескольких поцелуев спросил негромко:
— А может, нам отправиться на отдых?
— О!.. Ты такой… торжественный, — прошептала она.
— Ну, это ведь наша первая ночь.
— Да, дорогой…
— Не жалеешь?…
— Нет, нет… я люблю тебя, ты даже не понимаешь, Эв, как сильно я тебя люблю.
— И я тебя, дорогая.
— Ты мой единственный, мой парень…
Кровь пульсировала в ее венах, глаза затягивало словно туманом, воздух, который она перехватывала между поцелуями, был резким и дразнящим. Плохое настроение миновало, пришла ночь, колыхавшая ее, как море, на волнах наслаждения и погружавшая ее в пучины бессознательной усталости и бессилия. От вечерних печалей, от серых рефлексий, от всего дня с его надоедливым привкусом горьких размышлений не осталось и следа.
Утро было светлое, солнечное — распогодилось. На ветвях деревьев перед домом шел концерт воробьев, чье чириканье словно пронзало прозрачный воздух миллионами булавок, звучало так, будто кто-то бросал дробинки на серебряный поднос. Среди рдеющих красных и желтоватых листьев птицы выглядели, как густые гроздья ягод.
Издалека доносились веселые голоса детей, играющих в соседнем саду.
Богна потянулась и произнесла громко:
— Не нужно думать, не нужно исследовать и анализировать… Нужно жить. Жить и помнить о хорошем, забывать о плохом. В этом-то все искусство.
Она осторожно приоткрыла дверь и портьеру: в комнате Эвариста царил полумрак. Он спал, вжавшись в подушки, а из-под одеяла виднелось только его плечо в розовой полосатой пижаме и взъерошенные волосы.
