Он провел ладонью по лицу. Лоб был совершенно мокрым.
— Нет, со мной все в порядке… — Он вынул платок и вытер лоб.
— Может, вам лечь? Может, снова проблемы с сердцем?
Он засмеялся, но тут же зашелся в кашле, а смех прозвучал довольно хрипло.
— Все в порядке. Прошу прощения.
— Дорогой господин Стефан! Я так испугалась!
Она сказала это с такой сердечностью, что он почувствовал себя совершенно обезоруженным. Выпил стакан воды, который она принесла.
— Уже лучше? — спросила она.
— Спасибо.
В прихожей раздался звонок.
— Я уже пойду, — сорвался он с места. — Надо написать еще немало писем.
Она его не отпустила.
— Вы должны остаться. Не позволю вам уйти в таком состоянии. Вдруг вам снова станет плохо. Прошу вас, останьтесь!
В голосе ее звучало столько сердечности, что он согласился вопреки тому, что подсказывал рассудок. И так с ней было всегда. Отказать ей в просьбе мог лишь очень толстокожий человек либо тот, кто сумел бы не поддаться ее очарованию. Борович был уверен, что исполнил бы и самую неуместную ее просьбу, и пусть не мог представить себе подобного, верил, что и такой случай не стал бы исключением.
В прихожей Малиновский громко и весело разговаривал с Ендрусь. Богна сидела неподвижно, но Борович видел, что ей хочется выскочить туда, чтобы как можно скорее приветствовать любимого. Она чуть поправила волосы и взглянула в зеркало. И это в высшей степени раздражало.
Малиновский вошел, улыбаясь, и с той свободой, которая казалась Боровичу неестественной, — а может, то было лишь впечатление, возникшее из неприязни, предубеждения настолько же необоснованного, как и кривая ухмылка по поводу одежды, которую Малиновский выбрал для визита. Черный пиджак, сидящий, как на манекене, и слишком широкие штаны со слишком контрастными полосками. Это напомнило Боровичу любимое словечко Малиновского, которое тот употреблял, восхищаясь чьей-либо одеждой или стилем жизни: «Безукоризненно». Собственно, он и сам был таким вот «безукоризненным», со своим длинным галстуком, с чуть склоненной головой, тщательно причесанными волосами, с мастерски подстриженными усиками и невыносимым запахом парикмахерской туалетной воды. Выглядел он — как и всегда — освеженным: вот именно не свежим, а освеженным — вымытым, наглаженным, накрахмаленным и ароматным. Это нонсенс — приходить к собственной невесте в костюме для визитов!
И что за театральность!.. Малиновский остановился на мгновение, чтобы просиявшим взором поприветствовать госпожу Богну, взглянул на Боровича, а когда здоровался с ней, подчеркнуто соблюдая этикет, еще не отпустив ее руки, произнес приятельским, почти снисходительным тоном:
