Наоми кричала бы сверху и пыталась спасти Кекса. Она бы спустилась на три ступени и осторожно потянулась к нему, нашаривая его плечо в почти полной темноте. Но она промахнулась бы, не удержалась – и рухнула бы прямо на него. Их общий вес сместил бы его колено, сломал берцовую кость уже застрявшей ноги (в обоих случаях именно последняя страдала больше всего), и вот тогда Кекс с Наоми дружно полетели бы на самое дно.
Конец предполагался таким же, кроме одной поправки.
Кекс падает вверх ногами, и причина гибели меняется на «человек раскроил свой собственный череп», а в ее свидетельстве о смерти прочли бы «женщина умерла, повиснув вместе с придурком, который спускался по темной вертикальной бетонной шахте, держась за поручни одной рукой».
Ум Кекса не просто поплыл в этом направлении, он устроил себе настоящий Wanderjahr[7], зато он хотя бы убил время, и они уже преодолели тридцать четыре ступени, добравшись до серого углубления, которое видели сверху. Вцепившись пальцами в перекладину, Кекс направил туда свет фонарика.
– Это дверь.
Наоми находилась прямо над ним и теперь повернула голову. Три буквы, даже не стоило лезть сюда, чтобы понять, что там будет написано.
SB-2.
Она кивнула.
– Ага, точно. Идем дальше?
Кекс считал, что пока не получил того, за что заплатил слишком высокую цену. Он разнес стену на работе, проломил бетонный пол, а еще живо представил во всех деталях два варианта собственной отвратительной гибели, поэтому мог только глазеть на закрытую дверь с полустертыми черными буквами.
Ничего не ответив, он сунул включенный фонарик в карман так, чтобы луч светил вверх, освещая Наоми дорогу.
Освободив обе руки, он стал спускаться гораздо быстрее.
Они продолжили идти вниз.
Муни вырвало на гравий, и он еще с полчаса кашлял, плевался и сморкался, пока нос не начал болеть. Наконец он достал с заднего сиденья грязное пляжное полотенце и стер каждое пятнышко кошачьих внутренностей с лица, и только потом смог думать нормально. Ну, почти. То, что с ним произошло, он пока еще не осознал (в принципе осознать это было невозможно), зато он немного успокоился и перестал верещать «господи боже мой господи боже что за фигня» с разными вариациями каждые несколько секунд.
Когда он вытерся, на него напала чудовищная жажда, и с каким же облегчением он обнаружил, что последняя оставшаяся бутылка вина почти полная (в тот момент, когда машина ударила оленя, он лишь слегка открутил пробку).
