Винсент выдохнул и опустил ноги на пол. Он не знал, отвечать ей или нет. Когда они говорили, их беседы, по сути, были ни о чем. Много глупых шуток с его стороны и ледяная вежливость – с ее. В дни, когда он молчал, она выключала динамики.
– Привет, Мирра, – ответил он ей в этот раз, пытаясь восстановить дыхание. – Как там, наверху? Цветут ли деревья? Поют ли птички?
– Сейчас октябрь, Войтех. Птички заснули в саду, рыбки уснули в пруду.
– Почему ты постоянно меня так зовешь? – нахмурился он.
Громкоговорители шершаво усмехнулись.
– Но ведь это твое имя.
– У меня нет имени. Не зови меня так, мне это не нравится.
– Говорят, назвав истинное имя человека, обретаешь над ним власть, – отпарировала Мирра.
– Ты и так имеешь надо мной власть. Я торчу в твоей тюрьме, делаю твою работу.
– В именах – сила, Войта. Отрекаясь от своего, ты не перестаешь быть тем, кто ты есть.
Он только застонал, переворачиваясь на живот. Мышцы саднили, будто в них понабивали гвоздей. Кажется, сегодня он перестарался.
– Это ты так думаешь, – только и ответил он.
– Мне не нравится твой темп. Мы не сдвинулись.
– Извини, что меня нельзя поставить на ускоренную перемотку. Я работаю. Это сложно. Этим знакам почти нет аналогов. Все, что имело с ними хоть какое-то подобие, ты расшифровала сама.
– Это всего двадцать один знак из ста сорока восьми, обнаруженных на ее теле.
– И у тебя ушло на расшифровку четырнадцать лет, – откликнулся он, медленно поднимаясь с пола и глядя на динамики. Как будто бы в них мерещилось ее лицо. – А от меня хочешь прогресса меньше чем за месяц.
– Справедливо.
Она его видела. Под динамиками были и камеры. Винсент старался смотреть прямо в них.
– Дай мне время. Нет замков, которые я не мог бы открыть.
Показалось, что там, в своей комнате видеонаблюдения, Мирра улыбнулась. Это был просто укол интуиции.
– Я дала тебе жизнь, – вздохнула она, – а с нею – и время, Войтех. Считаешь ты и без меня хорошо.
С этими словами Мирра отключилась. Он понял это по резкому прекращению фонового шума, сопровождавшего ее голос.
Винсент перевел взгляд на свою большую тетрадь, где со скуки переводил дни в миллисекунды. Цифры вдруг показались ему необыкновенно четкими, как будто вырезанными в сознании. У него появилась идея.
Он пролистал свои бессмысленные расчеты ушедшего времени и остановился на страницах, исписанных символами. Исходя из предположений Мирры, каждый символ означает действие. А если значения уже в самом исходном символе?
