Винсент не знал, что в него вкачивали, но чувствовал себя с каждым днем лучше. Еще через пару дней мог сам встать и ни шатко ни валко бродить по палате. В этот же день от него отцепили мочевой катетер.
От рыжего подлизы Мирры он узнал, что с момента его смерти прошло два месяца. Все это время его тело находилось в заморозке. Со дня регенерации прошло две недели, которые казались вечностью.
К его обиталищу примыкала небольшая ванная комната, и спустя долгое время он увидел себя в зеркале. У него уже отросли небольшие усы и борода, не скрывавшие ввалившихся щек. Самыми выпуклыми на лице были глаза: светло-зеленые, пристальные. Глядя самому себе в лицо, он наконец-то поверил, что жив.
Винсент снял рубашку и осмотрел перед зеркалом совсем исхудавшее тело. На груди появилось нечто новое. Рядом с затянувшимся, но еще свежим следом от пули выступали незнакомые шрамы. Подойдя к своему отражению вплотную, Винсент понял, что это какие-то знаки, походящие на замысловатую смесь скандинавских рун и древнеегипетского иероглифического письма.
Пальцы коснулись этого места на коже.
– Вначале было Слово… – пробормотал он.
Внезапно над головой раздался легкий треск, и ванную наполнил знакомый женский голос, отливающий металлом:
– Как себя чувствуешь, Войта?
Он задрал голову и увидел под потолком громкоговорители.
– Сойдет. Не хотите ли вы с Рыжиком принести мне бритву?
– Мориц тебя побреет позже. Пойми правильно: мы не желаем, чтобы ты испортил наш труд.
Винсент хмыкнул, продолжая разглядывать свои странные шрамы. Ему не доверяют. Вдруг он вскроет себе вены им назло… Но это было бы глупо.
– И то верно. Чужой труд надо уважать.
– Я навещу тебя вечерком.
– Спасибо, мамочка.
Мирра отключилась.
Винсент облокотился жилистыми руками о раковину, снова глядя на себя в упор.
Что-то произошло с ним между жизнью и смертью. Он был собой, но при этом собственное тело стало ему чужим. В зеркале брезжил кто-то другой.
«Господи, Ты – наш Отец, мы – глина, а Ты – гончар наш, мы все – дело рук Твоих…»[14]
– Но если меня воскресила женщина, чье слово даже не было первым, то кто истинный гончар? – тихо сказал Винсент, а потом добавил: – И если по смерти я видел только каменный обелиск, где же Царствие Твое, которое мне обещали?
Как бы сильно Винсент ни недолюбливал Отца Небесного, в эту самую минуту их конфликт был наконец-то исчерпан – перед зеркалом, где он заключал перемирие со своим отражением. Единого Бога не было. Теперь Винсент твердо это знал.
