— Дело не в объяснениях, а в поступках. Объяснить можно что угодно, вплоть до трусости и убийства. Щадить этого убийцу — значит разделить с ним вину за смерть Вальтера. Тебя это устраивает?
Она все еще смотрела на меня, но лицо ее теперь подернулось пепельной бледностью, а губы дрожали от ярости.
— И ты смеешь мне это говорить?
— Да. И еще имей в виду вот что: свидетелей можно вызвать официально, и тогда они обязаны дать показания. Суд принудит их к этому. Я укажу на тебя как на свидетельницу независимо от твоего согласия.
Она качала головой, не сводя с меня взгляда.
— Дан… Дан, опомнись, ты не владеешь собой, ты болен ненавистью… Ты погубишь себя, если и дальше будешь действовать, как в трансе. Образумься, Дан!
Ах, бедняжка! Оказывается, ею руководит жалость, высокий гуманизм, трогательное человеколюбие! Ну нет, на эту удочку меня не поймаешь!
— Прекрати эту пустую болтовню, — напустился я на нее, — бога ради, прекрати!
Она выпрямилась рывком.
— Греби к берегу! — приказала она.
Я схватил весла, словно собрался кого-то пристукнуть, и резкими, злобными взмахами погнал лодку к берегу. Я расплатился, и мы пошли вдоль озера. Было прекрасное теплое утро. Мы шли довольно долго, как вдруг я почувствовал, что ее ручка пристраивается на моей ладони. Я круто обернулся.
— Послушай-ка… — начал я.
— Нет, теперь послушай ты, — перебила она, — мы ожесточенно спорили о том, что нужно делать, когда преступление уже совершено. Мы рвемся в бой задним числом. Это мы умеем. А не лучше ли было бы заранее принять меры?
— Что ты хочешь сказать?
— О боже, боже! Ведь самое главное — не допустить, чтобы это повторилось. И, наверно, есть труды, книги, где все это подробно проанализировано.
— Конечно есть.
— Так разве не важнее изучить их, чтобы вынести оттуда урок?
— Ты увиливаешь.
— Нет. Оплакивать прошедшее — пустое дело. Куда полезнее по мере сил расчищать путь к лучшему будущему, в котором такое никогда не повторится.
Она повернула ко мне свое ясное, прозрачное, бледное личико. На лбу обозначилась морщина глубокого раздумья. От кого угодно ожидал я такого ответа, только не от нее. На миг я совсем опешил. Что это значит?
— Это значит, — бодро подхватила она, словно читая мои мысли, — что причины подобных катастроф заложены в человеческом обществе. Там, надо полагать, многое подгнило, раз то и дело вспыхивают войны. Подрастают дети, много детей. Надо же им наконец вынести урок из страшного опыта предыдущих поколений. И скажи мне, Дан, разве это не самая важная задача для женщины?
