— Что, что ты мне сказала, Ева?.. Что?
Тут она вышла из себя и крикнула ему в лицо:
— Иди к черту и оставь меня в покое! Раз и навсегда! Вот что я тебе сказала!
Воцарилась мертвая тишина. Такой мы Еву еще никогда не видели. Я испугался ее яростной вспышки, я никак этого не ожидал от Евы. Пауль растерянно смотрел на нее. На минуту он застыл, словно превратился в серое каменное изваяние.
— Ева, ведь ты же говорила, что мы останемся друзьями!
— Говорила, а сейчас… сейчас уходи.
Пауль обнял ее за плечи и старался успокоить.
— Ева, послушай…
Но она резким движением сбросила его руки и крикнула:
— Уходи!
Тогда он повернулся на каблуках и вышел. Дверь громко хлопнула. Мы молча убирали инструменты. Я заметил, что Вальтер не встает с места и молча уставился на свою трубу.
Некоторое время было совсем тихо. Мы все пятеро немного растерялись. Перед нами был пустой и темный зал. На эстраде горела одна-единственная лампочка без абажура, которую бережливая хозяйка включала сразу же после ухода последнего посетителя. При скудном свете этой лампочки на наших лицах лежали темные тени.
— Придется прекратить, — вдруг негромко сказал Вальтер.
Свет упал на золотистые волосы Пелле, приковылявшего к нам. На его юношеском лице выразилось удивление.
— Что ты имеешь в виду?
Вальтер посмотрел на нас. Его худое лицо было строго.
— Я имею в виду, что листовкам конец.
Он сказал это очень тихо. Тут не выдержал Мюке, самый молодой из нас. Он вспылил.
— Легче, легче, Вальтер! Что ты говоришь? Чтобы нам на попятный?
А Пелле хлопнул кулаком по столу.
— И не подумаю! — крикнул он.
Ева предосторожности ради заглянула за кулисы и спросила:
— Почему? Что случилось, Вальтер?
Вальтер спокойно стоял на краю эстрады. Его худое лицо, лицо молодого атлета, было непроницаемо.
— Мы скажем Паулю, что больше не хотим рисковать своей шкурой. И все.
Ева покачала головой:
— Но почему, Вальтер? Потому что я с ним повздорила? О боже, боже!..
— Сейчас скажу почему. Наступит день, возможно, он уже не за горами, и Пауль станет нам врагом. Кроме всего прочего, он ненавидит тебя, Даниэль, а может быть, и Еву, и нас всех. Личные чувства ставят под угрозу нашу работу. Я ему больше не доверяю.
Пелле растирал больную ногу.
— Что верно, то верно, братцы. Я тоже ему давно не доверяю, — проворчал он.
Мюке медленно обошел помещение, чтобы проверить, нет ли где нежелательного слушателя, и вернулся на эстраду. Он стоял перед пюпитром, на чехле которою серебряными буквами было выткано: «Серебряная шестерка». Он огорченно покачал головой.
