Конец ночи | страница 7
Рядом, уткнувшись лицом в колени, сидел Бабкин. Голова его была перевязана взбухшим, покрасневшим от крови бинтом. Под деревом, разметав руки, спала Настя, почти закрыв своим телом девочку. Иван шевельнулся, и Бабкин наклонился над ним.
— Живой? — спросил он и поправил шинель, которой был укрыт Иван.
Ногам Ивана стало холодно, он попытался поднять их и почувствовал, что не может. Бабкин заметил его движение:
— Ты что, друг? Или вовсе худо?
Иван не ответил. Странным показалось ему, что он умирает, потому что все было так просто и обыкновенно вокруг: деревья покачивали листьями, пахло грибной плесенью, нежно розовела на горизонте заря, — и он решил, что не такая это страшная штука — смерть, как о ней говорят люди.
— Ты что? Больно? — спросил Бабкин и, как ребенка, погладил Ивана по голове.
Иван, хотя и слышал его слова, но уже не понимал их смысла.
Он видел, как идет по широкому полю куда-то вдаль. Он не слышал, как проснулась девочка и кричала, не чувствовал, как сложил ему на груди руки Бабкин и натянул на лицо шинель. Он шел все вдаль и вдаль. Потом остановился и лег на землю, раскинув руки, словно обнимая ее, и прижался к ней, целуя и плача слезами радости и удовлетворения…
КОНЕЦ НОЧИ
К. А. Федину
В избе было душно. Павел распахнул дверь, но старик не переставал жаловаться, что ему не хватает воздуха. Он лежал, разметав по одеялу сухие коричневые руки.
В окне о стекло билась муха. Она жужжала тревожно и жалобно.
— Убери ее, — сказал старик.
Павел накрыл муху ладонью. Она заметалась, зажужжала еще громче и затихла, зажатая в кулаке.
— Не дави, — сказал старик, — выпусти.
Павел разжал пальцы. Муха рванулась к потолку, покружилась и вылетела в раскрытую дверь. Старик посмотрел ей вслед, устало закрыл глаза.
— Может, не брать корову, отец? — спросил Павел.
Старик закашлялся, лицо покраснело, на висках надулись вены. Он откинул одеяло и долго лежал, неподвижно глядя в потолок.
— О себе думай, — наконец сказал он, — на фронт ведь возвращаешься. А я ничего… я еще крепкий.
Павел хотел что-то сказать, но не сказал, вышел во двор.
На дороге возле избы валялся заржавленный остов разбитой немецкой машины. Белоголовый мальчик в широких не по росту штанах раскачивал из стороны в сторону колесо, стараясь снять его с изогнутой, скрипящей оси. Делал он это молча, сосредоточенно, приоткрыв от напряжения рот, из носа тянулась к губам длинная белая струйка. Мимо него пробежала девочка, остановилась, засунув палец в рот, рассудительно спросила:
