Мы с мамой успеваем поругаться из-за ее ноги. Она не идет к врачу и почему-то не ест ничего здесь, как все мои гости. А мы с сестрой едим, вспоминаем Л. А., восхищаемся. Мама передает привет от своей подруги — тети Марины. — Марина говорит, чтобы я сходила к врачу — спросила, как ты и что тебе отрезали.
— Мама, я давно выросла, я сама спрошу. А потом, и так видно, что я — как надо. А что отрезали — не важно, Царь знает, что резать.
— Ты хромаешь. Может, что надо. Она говорит, чтобы я обязательно пошла, что больным всего не говорят.
— И славно. Скажи тете Марине, что теперь родителям давно взрослых детей тоже ничего не говорят. Л. А. и без нас есть с кем поговорить. К тому же, он тебе ничего не скажет.
— Почему?
— Не положено без разрешения больного, который способен соображать, ну пусть хоть как я своим островным мозгом. В 1994 году запретили разглашать врачебную тайну без согласия островных жителей.
— Ох. Ты все шутишь.
Я вспоминаю, что раньше я стирала, а теперь отдаю белье в стирку сестре, она приедет во вторник и привезет его обратно. Уговариваю их не приезжать до вторника. Синица крутит крылом у виска:
— Ты что, в выходные одна будешь?
— А ты? Смотаешься на юг?
— Синицы осенью на юг не летят.
— А-а-а, ну слетай посмотри, как там Л. А.
— Зачем?
— Спроси, можно ли спать на животе.
— А нос ты куда денешь?
— В подушку.
— Ладно. Тогда не доедай вот ту штучку.
— По рукам.
— По крылам.
Синица улетела. Мои ушли. Я читала. Ходила. Болтала по телефону. Пила кофе. Поковыряла больничный ужин. Ждала синицу.
Но самое главное, я подсмотрела, как ходить! Весь день я думала, как мне, наконец, не хромать. Плавая в коридоре, я интуитивно рассматривала, как ходят больные, и только к вечеру вдруг поняла, что нужно посмотреть на здоровых! Я пристроилась за медсестрой с веселой музыкой и вдруг обнаружила, что у нее сгибаются ноги при ходьбе! Вот оно что! Надо пробовать, хотя, по назначениям Л. А., мои ходильные десять минут истекли — нужно лежать, но меня переполняет островное открытие, хочется попробовать, а то умру. Я отворачиваюсь от часов и начинаю повторять за медсестрой. Левой, правой, согнуть в коленях. Это оказалось довольно болезненным. Жечь стало сильнее, но хромать я стала меньше.
— Даже если ты не моя нога, то Л. А. не ходит хромая.
— Я тебя не знаю. Не трогай меня.
— Цыц. Раз Л. А. не забрал тебя с собой — привыкай ко мне. Как ты ходишь?
— Не скажу. Сама думай.
— Я не могу думать. Здесь остров.
