— К чему?..
— К войне… Казак всегда должен быть готов к войне.
— А где сейчас эта сабля?
— Дед Кузя забрал с собой. Саблю всегда хоронили вместе с казаком. Только ее перед этим нагревали и сворачивали.
— Зачем?
— Для казака смерть — это как поход на войну, с которой он может не вернуться… А может и вернуться… чтобы залечить раны и наточить саблю. Если, конечно, его курень на месте. Чтобы было куда вернуться.
Я еще хотел спросить про деда Кузину саблю — зачем ее нагревали и сворачивали, чтобы потом нагревать и разворачивать, если надо воевать…
Но отец уже по камням поднимался куда-то вверх. Я догнал его лишь на маленькой площадке меж гранитных глыб. Там, где они смыкались, было вырублено некое подобие кресла с высокими подлокотниками.
В это кресло отец и сел, откинув голову и закрыв глаза. А точнее — глаз, который вместе с головой оказался в полукруглой нише.
С высоты река была похожа на золотого дракона с китайского термоса, которого освещало слепящее солнце. А за рекой в небо убегала степь, которую нам уже не догнать даже на самом лучшем в мире мотоцикле «Цундапп». Просто степь не имеет ни начала, ни конца, но есть места, где она замыкает контур. И тогда начинаешь все видеть, слышать и чувствовать по-другому.
И я сразу заметил три черные точки птиц, которые словно замерли на одном месте — летели и не могли улететь. Наверное, они что-то кричали, но это все было в другом контуре. А в нашем… ветер принес запах полыни и дождя, от которого отец шевельнулся и открыл глаз:
— Деда Кузю видел… — сказал глухо. — Что-то ремонтировал… Он всегда что-то ремонтировал — часы, оружие, музыкальные инструменты. Восемьдесят пять крестников имел. Все мечтали к нему своих детей в ученики отдать. Особенно когда вечный двигатель сделал. Даже два раза возил его в Киев на комиссию.
— И что сказали?
— Сказали, идея хорошая, надо доработать. Но началась Первая мировая, потом революция…
— А потом?
— А потом… вечный двигатель больше не понадобился.
И как-то сразу поспешил переключить разговор на другое:
— С войны дед Кузя вернулся старшим унтер-офицером. За Георгиевские кресты тогда деньги доплачивали — до ста двадцати рублей в год пожизненно. Вот и решил дед Кузя на эти деньги построить дом. Причем не просто дом, а чтобы все с умом, все как надо — и место с помощью лозы выбрал, и крыльцом на юг, и зерна под крыльцо насыпал, чтобы побольше гостей приходило. А чтобы достаток в доме был, под каждый угол заложил по золотой монете.
