Ковчег Лит. Том 1 | страница 48
И вот иду я и думаю: «А ведь и Любовь‐2 не могла меня обогнать на выходе, значит, есть еще и третья, которую я и видел в метро». И черт меня дернул втиснуться меж девушек с вопросом:
— Девчонки, а что же вы сестру в метро бросили?
А они смеются и говорят совсем уж странное:
— Сама дойдешь — не маленькая.
— А куда? — спрашиваю я на автомате.
— Как куда? В ЦДЛ, — говорит Любовь‐1. А Любовь‐2 добавляет:
— Это у тебя от волнения память отшибло?
Обе смеются. Ну-ну. Хотел осадить их: «Хватит ржать». Но получилось визгливым голосом: «Ну хва-атит ржа-ать!» Посмотрел на ноги свои, а они в обтягивающих то ли джинсах, то ли рейтузах каких, а поверх — светлое стеганое пальто. Потрогал волосы — до плеч. Девушки мой жест заметили и говорят:
— Да, Любань, пора бы уже подстричься, ты у нас самая отсталая.
Пришли в ЦДЛ. Одной рукой сдаю пальто в гардероб, другой пытаюсь натянуть свитер пониже. И кто такие рейтузы придумал? На девушек смотрю — вроде нормально. Мне и раньше нравилось. Но на них же, не на себе.
Оказывается, сегодня творческий вечер Любы Рябчиковой. Вокруг уже без счета мельтешат эти дуры с короткой стрижкой. Все, думаю, за грехи мои невинные попал в ад, а про себя твержу: «Изыди, сгинь, наваждение, сгинь, сгинь». Не помогает.
Заходим в Малый зал, мужик у микрофона обрадовался:
— Вот и Люба!
Все оборачиваются на меня, сестры и вовсе меня к сцене выпихивают, шепчут:
— Ну, давай, Любань, мы с тобой!
А что было делать? Подошел к микрофону, вспомнил одно Любино стихотворение, ничего такое. Прочел. Аплодируют и ждут еще. Еще одно вспомнил. Опять аплодируют. Прикольно! Даже про короткий свитер временно забыл. Оказалось, я столько ее стихов помню! Читал-читал, чуть не поплохело. Но вечер удался!
А потом вижу: надвигается на меня мужик какой-то с веником роз. Не успел сообразить, а он прямо в губы полез целоваться. Фу, мерзость какая! А тут еще один, но уже на букете сэкономивший, говорит:
— Любочка, какие у вас прекрасные стихи!
Но я уже ученый, успел сгруппироваться и щеку подставить. Много вас тут, критиков плешивых.
И как же мне все это развидеть? Как проснуться и забыть? Или мне теперь все время Любу изображать? А может, я и есть Люба? А другого меня и не было никогда? Эх, Люба, я ведь тебе ничего плохого не сделал. А ты вон как! И если честно, стихи у тебя… так себе!
Валерий Былинский
Семинар Александра Рекемчука, выпуск 1996 года
На том дворе
— Ба, что такое смерть?
Бабушка посмотрела на меня сквозь свои очки. Чуть пристальнее, чем обычно. Потом снова принялась за прерванное вязанье. И сказала — спокойно, уютно, словно самой себе, слегка пожав при этом плечами.