— Ты, наверное, музыку услышала, — улыбнулась бабушка и погладила меня. — Утром шел оркестр, несли кого-то из девятого дома. Я выбежала на улицу. Еловые ветки вели к проспекту, я догнала. Я боялась узнать, куда приведут ветки.
По дороге к моему дому Муся чистила стручок акации для свистульки.
— Куда они? — спросила я.
— До стоянки, к автобусу. Потом вернутся, будут поминки. Будут есть. Рис с изюмом, блины.
— Будут есть, — прошептала я.
— У папы была вата в носу — добавила она зачем-то.
Впереди между качающихся голов твердела красная точка. Барабанщик отбивал пуховой палкой. Рядом поспевал инвалид на каталке, тукая чугунными гирями. Мимо пробежал мальчик — в суматохе забыли подушечку с орденами.
Муся вдруг обняла меня, носом к шее. Она едва доставала и встала на цыпочки. Мне стало неловко.
Тем же вечером мы вдвоем жгли костер в овраге за домами. Кидали в огонь истоптанные еловые ветки. Шипело.
— Ты любишь жареные перья? — спросила Муся.
В огне перья превращались в черные съедобные шарики, мы делились ими.
— А еще я жареных муравьев люблю. Они кисленькие.
Муравьи на прутиках переламывались в спине пополам, спекались в капли.
На срезе оврага костер высвечивал песок, над песком висела прошитая корнями земля. Древние шмели чернели на древних цветах.
Мы отерлись пижмой, чтобы не пахнуть костром.
Дома бабушка сказала:
— Нельзя разводить огонь. В мае двое мальчиков сожгли сарай и сами чуть не сгорели.
«Не буду, бабочка», — подумала я.
* * *
Ночь была ватной. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Проснулась поздно. Солнце било в глаза.
Березу под окном за ночь разломило ветром. Я сказала себе: пока будет жива поломанная береза за окном, бабушка не умрет.
Я схватила бинт. Бинтовала кругами: еще год, еще два, еще три. Меня увидел Джонни. На самом деле его звали Саша. У него была манерная речь, за это полагалась кличка. На букве «ж» он вытягивал губы.
Он подошел и начал молча развязывать бинт.
Я дернула его за воротник, рывком набок. Он был старше, у него были длинные руки. Он, как девчонка, пытался ухватить меня за волосы. Чья-то младшая сестра, беззубая, верткая, разматывала бинт. Я отшвырнула Джонни и погналась за ней. Она бежала, как гимнастка с грязной белой лентой, а потом подскочила к Алле.
— Что это? — Алла подержала бинт овальными пальцами и передала Кукле. Кукла положила внутрь камень и стала крушить репейники. Я стояла, застыв.
— Бинтовала березу, — проговорила Алла. — Дурашка! Молчит как истукан.
